накинула на себя покрывало, дотянулась до выключателя и сжалась в комок в темноте.

Все. Так и буду лежать до утра.

Может, помру.

А может, и нет.

В темноте я стала успокаиваться.

Вот если бы еще эта музыка, рвущаяся сюда с танцпола и так нагло, без спроса, проникающая в мое укрытие, стихла, я бы точно сейчас уснула!

Это не моя музыка.

Это не мой праздник.

Я закомплексованная, несчастная дура, которая ни на секунду не может расслабиться и просто жить как другие.

И ведь больше всего я злюсь на саму себя, потому что повода злиться на Платона у меня нет, как нет и морального права на это.

Да, а зачем тогда с утра нужно было битый час подле меня на пляже сидеть, и будто случайно, едва касаясь, ловить своей рукой мою руку, и оставлять ее, самому замирая и почти не дыша, рядом с моей, и заставлять мурашки бегать по всему моему телу?!

Зачем звонить мне в номер по пустякам, зачем за мной все перепроверять, зачем убеждаться в том, что я точно пойду на мероприятие, которое, как он, надеюсь, понял, мне на самом деле на фиг не нужно?!

Ответом на мои клокочущие «зачем» да «почему» послужил телефонный звонок.

И тревожный, и радостный, такой неожиданный, он словно разбил темноту уже начинавшей холодить ночи.

Я, почти не меняя положения тела, потянулась рукой за трубкой.

– Да.

– Ты чего ушла? У тебя все в порядке?

– Да. – Я сглотнула ком.

– Ты врешь.

– Да.

Пауза.

Мне было прекрасно слышно то, что происходило сейчас рядом с Платоном: официанты все продолжали греметь посудой и что-то тарабарили на своем языке.

Понятно, вечеруха закончилась. Звонит из бара.

Я высунулась из своего укрытия, прислушалась к улице – да, музыка действительно стихла.

– Может, выйдешь, поболтаем?

– Нет.

– Что – нет?

У него был сейчас такой голос, что мне захотелось немедленно упасть в него и раствориться.

– Нет. Не выйду.

Я вдруг усмехнулась про себя.

Вспомнила шутку: «Девушка сказала “нет” и пять минут была дико горда собой, потом шесть часов проревела и теперь пьет вот уж второй день».

– Да что у тебя случилось?! Может, я сам зайду?

– Валяй.

Сказав это, я тут же нажала отбой.

Минут через десять раздался робкий стук в дверь.

Я, силясь изобразить сама перед собой, что мне типа совсем этого не хочется, встала и поплелась открывать.

Когда я распахнула дверь, похоже, даже Платону было слышно, как колотится мое сердце.

А все-таки зря музыка стихла.

– Вот. Я принес лекарство.

Платон держал в руках два коктейля в больших пузатых бокалах, украшенных дурацкими бумажными зонтиками, палочками и трубочками.

Я равнодушно пожала плечами и кивнула ему в сторону балкона.

Мы сели друг напротив друга и, не сговариваясь, оба закурили.

Я – свои зубочистки с ментолом, он – свои, покрепче.

Молчали долго…

И коктейль с веселыми зонтиками нам совсем не помогал.

Разговор у нас явно не клеился.

И все же я поймала себя на мысли, что даже так мне вдруг, в момент, стало значительно лучше!

Ну, пусть молчит. Только бы не свалил отсюда.

– Знаешь, я людей не люблю, – проронил он куда-то в свой стакан, а потом повертел головой по сторонам с таким выражением лица, как будто эти самые люди могли притаиться здесь во всех щелях.

Затем вдруг посмотрел мне прямо в глаза и глубокомысленно изрек:

– И ты, я вижу, тоже…

– Да нет, у меня к ним индифферентное отношение, это они, скорее, меня не любят.

Поборовшись с собой пару секунд, я все же схватила со стола коктейль и жадно осушила одним махом почти половину.

Вкус какой-то дешевой мешанины тут же ударил в нос.

– Платон, а с чем это он?

– Ну, водка, морс, сироп, что-то такое…

– А…

– Извини за нескромный вопрос, я давно спросить хотел: а что ты все таблетки какие-то пьешь, у тебя проблемы со здоровьем?

– Да… то есть нет. Все нормально.

Ну вот зачем сейчас вся эта словесная бессмыслица?

У меня со всем проблемы, не только со здоровьем.

И у него тоже.

Есть ли какой-то прок нам обо всем этом говорить?

Не станем мы сейчас от этого ни ближе, ни дальше.

Ну в самом деле, не аскорбинку же стрельнуть он сюда приперся?!

В соседнем здании нашего отеля, во многих окнах напротив, как я только сейчас заметила, теплился приглушенный свет.

Свет за тщательно задернутыми шторами.

Что они там делают, эти люди?..

Кокетничают отчаянно, смеются от души, флиртуют, снимают трусы, срывают с женщин лифчики, пьют шампанское/пиво/воду и… ни о чем вообще не думают.

А мы тут застыли истуканами, сидим и думаем над каждой следующей буквой, которую, прежде чем сказать, тщательно катаем у себя во рту.

Конечно, а за что нам любить людей?

За то, что они проще нас и по факту, выходит, счастливее?!

И тут я как в воду холодную с разбега прыгнула и выдала:

– Скажи мне честно… просто как мужчина, я что, совсем не сексуальна, да?

Господи, и зачем я только спросила, дура!

Платон в момент как-то весь растекся на стуле и уткнулся взглядом в кафельные плитки на полу.

Похоже, я в точку попала. Внешность и сексуальность у женщины – это совсем не одно и то же.

Да, я так и думала, я так и знала, что проблема во мне!

Чертова кукла, забава сумасшедшего старика!

Ну и на хрена ты сдалась молодому, востребованному у баб мужику?!

Жалеет он меня просто. Почему? Да потому, что человек он, вероятно, хороший.

Мужчины, они не идиоты, они живое, пульсирующее ищут, их естественность манит, а не переделанные сиськи-носы в придачу с залатанной до дыр душою.

И вдруг я почувствовала на себе его горячий взгляд…

– Ты очень красивая.

Я сглотнула, опять схватилась за стакан.

Сказать в ответ мне было совершенно нечего.

Это-то я и так знаю, я же про другое, а он вежливо сделал вид, что не понял вопроса, джентльмен хренов!

И тут я впервые так ясно, так отчетливо поняла: да, я хочу этого сама, я хочу от Платона большего, чем эта наша нежная дружба!

Просто я совсем не понимаю, что же мне нужно сделать.

Я не знаю, как нужно себя вести, чтобы его не оттолкнуть, но приблизить, чтобы отпустить сейчас себя самих и стать такими же простыми, счастливыми людьми, как за задернутыми наспех шторами.

– Алиса… – Он встал, но повернулся ко