Нынешние рестораны уже не те. Туда приходят вкусно поесть и выпить, решить деловые вопросы. А за музыкой, танцами, амурами, адреналином ходят в другие места. Все, что осталось от советского ресторана, колыбели дикого российского капитализма – это музыка. Та, что чаще всего звучит теперь в маршрутных такси.

Часть II. Надлёдная жизнь

Обучение письму

В наши дни поэзия как будто перестала быть фактором общественной жизни, а вот в 1970-е стихи в общественной жизнь еще имели значение. «Пушкин! Тайную свободу / Пели мы во след тебе», – писал Блок на исходе жизни. Настоящая поэзия всегда оппозиционна. Первые союзы пишущей молодежи – литературные объединения, сокращенно ЛИТО, возникли в Ленинграде еще в революционные годы.

Мысль о том, что писать прозу и стихи – то же самое, что, скажем, решать математические задачи, что литературному творчеству можно учить как сложению дробей, – это поздняя идея. Ни Пушкина, ни Тургенева, ни Блока никто не учил писать, и сама эта идея появляется и осуществляется впервые только в 1918 году.

После национализации дома 24 по Литейному проспекту квартира князя Александра Дмитриевича Мурузи на втором этаже оставалась пустой. Именно там Николай Гумилев и Корней Чуковский открывают первую в истории России литературную студию при издательстве «Всемирная литература».

Во времена хрущевской оттепели ЛИТО Горного института и филфака ЛГУ – рассадники талантов. Битов, Городницкий, Кушнер, Горбовский – звездная россыпь имен.

Ко времени застоя мода на стихи прошла, забылись толпы поклонников поэзии в залах и на стадионах. Но девушки всё еще влюблялись в нищих поэтов. Поэт – что-то романтическое, вроде моряка, киноактера, укротителя тигров, и дети, особенно мальчики, рвались в поэтические кружки.

Собственно, единственным путем в литературу в Советском Союзе было вступление в Союз писателей. И всякий молодой человек, который занимался в ЛИТО, мечтал стать полноправным членом союза, писать книжки и печатать их. Но на рубеже 1960-х и 1970-х годов литературное творчество молодежи, становится делом опасным и непростым. Неприятность у советской власти на рубеже 1960-х и 1970-х происходили именно из-за писателей: дело Бродского, дело Синявского и Даниэля, дело Галанскова и Гинзбурга в Москве.

И поэтому, в конце концов, Союз писателей прекращает прием для сколько-нибудь способных молодых литераторов. И писателями начинают заниматься в Ленинграде в знаменитом Большом доме. Там, в 5-м отделении КГБ СССР, присматривают за их идеологической чистотой.

Но о том, что путь в большую литературу для них будет закрыт, тогдашние мальчики и девочки не догадывались.

Исполненные честолюбивых надежд, школьники 1960-х и 1970-х шли в литературные студии и объединения. В 1960-е годы главным таким учреждением был Литературный клуб «Дерзание» Дворца пионеров. Он собирал поэтов и прозаиков старшего школьного возраста. Невский проспект, архитектура Растрелли, юношеская романтика на фоне еще относительно либерального времени.

Две комнаты на втором этаже Аничкова дворца, клуб «Дерзание» – главное Ленинградское ЛИТО 60-х годов. Таланты вообще имеют свойство ходить вместе. Эти молодые люди могли перевернуть представление о русской поэзии. Первое поколение поэтов после Бродского – Виктор Кривулин, Елена Шварц, Евгений Вензель, Николай Беляк, Виктор Топоров, Геннадий Григорьев, Николай Голь – каждый из них, уж поверьте, мог претендовать на сборник в Большой серии «Библиотеки поэтов». Но судьба их сложилась чрезвычайно горько. Большинство сумело опубликоваться (если вообще сумело) только уже не очень молодыми людьми.

М. Гурвич (Яснов), выпускник клуба «Дерзание». Из личного архива Н. Беляка

И. Фридлянд, М. Гурвич (Яснов), Н. Беляк в клубе «Дерзание». Диспут о преподавании литературы в школе. Из личного архива Н. Беляка

В «Дерзании» ценили острое словцо, соленую литературную шутку, способность мыслить не так, как все. Социальный статус определялся мерой таланта: бездари, первые ученики не пользовались авторитетом. Но в окружающем большом мире всё было наоборот.

Геннадий Григорьев: «Мы-то опоздали, мое поколение опоздало на годы оттепели, не застали. А „Дерзание”, сам клуб, остался маленьким островком свободы. И какие-то комсомольские дела, еще какие-то общественные дела, они нас не касались. Пускай, может быть, мы жали немножко замкнуто, но в этой замкнутости что-то было свое. Там можно было и говорить о чем угодно, и спорить о чем угодно».

Николай Голь: «Атмосфера создавалась всеми: и руководителем клуба Алексеем Михайловичем Адмиральским – человеком взрывным, резким и бескомпромиссным, и руководительницей кружка поэтов Ниной Алексеевной Князевой, которая обладала характером совсем иным, без преувеличения можно сказать, ангельским».

Н. Князева

Дружба с поэтами поколения Бродского, чтение перепечатанных на тонких листочках стихов Мандельштама, пение Галича и Высоцкого, юношеское клубление, как во времена Пушкинского лицея, скопление талантов – среда, из которой могли бы вырасти гении.

Геннадий Григорьев: «Сначала мы подружились с Николаем Михайловичем Голем. И однажды мы с ним поднимаемся по лестнице, ведущей в наш любимый „Дерзание”, и вдруг из шахматного клуба выбегает такой маленький, приземистый, еще тогда худенький человечек постарше нас и говорит: „Голь? Григорьев?” – так очень с напрягом. Мы говорим: „Да, Голь, Григорьев”. Думаем, что это такое за наезд? Говорит: „Топоров. Я про вас слышал. Где вы тут?” А мы с Колей всегда, особенно по субботам, когда весь клуб собирался, брали с собой бутылочку сухого. „А где вы это выпиваете?” – он уже всё разнюхал, Виктор Леонидович Топоров. „Ну как где – в туалете, естественно!” Он говорит: „У меня тоже есть, пошли”. Вот пошли мы, выпили и целый вечер гуляли по Фонтанке, читали друг другу стихи».

Николай Голь: «Клуб поехал в Москву выступать. Ехали мы на автобусе. И по дороге, пока мы ехали, пришло сообщение, что разбился Гагарин. И Адмиральский ко мне тогда подошел и сказал, что, Коля, в общем, делать нечего, надо написать стихотворение на смерть Гагарина, потому что мы не сможем выступать без этого, потому что не понятно как. Оговорюсь, все мы были искреннейшим образом огорчены, и потрясены смертью Гагарина. Но это был первый и единственный раз, когда в клубе „Дерзание” мне что-то заказали».

Беды вольнодумного литературного клуба начались в 1969 году. Страна готовилась ударным трудом отметить столетие со дня рождения Ленина. Тут-то и оказалось, что поэтическая молодежь из Дворца пионеров шагает не в ногу.

Осенью 1969 года автор этой книги, тогда студент 3-го курса ЛГУ, зашел в Аничков дворец. В Клубе «Дерзание» я провел школьные годы, знал, что педагоги литературного клуба относятся