– Как он жил, дедушка?

– Хорошо! Он жил так хорошо, что я тебя умоляю как! Он играл на танцах в горсаду каждые выходные и имел тридцать рублей. А еще он играл на свадьбах, тоже по выходным. И в конце концов, играл на похоронах, вне зависимости от дня недели! Он играл Шопена столько раз, сколько сам себя не играл сам Шопен! И у него был не дом, а полная чаша. Румынская стенка, а в ней хрусталь! Его сын Моня поступил в зубное и стал зубным. Его дочь Беллочка вышла замуж за сына секретаря парткома и стала Петровой. Это, конечно, не совсем то, чего бы хотел мой брат Соломон, но ради секретаря парткома можно было стать немножко не Шнейдерманом.

– Как это, стать не Шнейдерманом? – спрашивал Саша.

– Ой, вэй… Не важно. Всё! Иди дуди! Я читаю газету, не мешай. Хотя стой! Дуди, Саша, еще и для души! Для души дуди! Душа – это важно!

И Саша дудел.

Со временем он научился играть на трубе довольно неплохо и пошел по стопам дедушкиного брата Соломона, в честь которого странным образом был назван Сашей.

По выходным он играл в горсаду на танцах, он играл на свадьбах тоже по выходным, и он играл на похоронах вне зависимости от дня недели.

Дедушка Зиновий Абрамович был очень доволен.

Когда Саша закончил школу, он поступил на первый курс музыкального училища, а потом пошел в армию.

В армии, в одной из частей, где-то недалеко от древнего русского города Владимира, оркестра не было.

Дедушка писал письма Саше с неизменным вопросом, дудит ли он в трубу. Саша неизменно отвечал, что да, дудит, хотя и трубы-то тут никакой не было. Вместо трубы Саша ходил в караулы, охраняя какие-то никому не нужные склады, и долгими зимними ночами напевал про себя Шуберта, Чайковского и даже Шопена.

– Здравствуйте, товарищи бойцы, бля!.. – хрипло сказал подполковник Петрушкин.

– Здравия желаем, товарищ полковник! – хором проорал строй.

Петрушкину нравилось, когда его приветствовали званием полковника, о котором он давно мечтал.

– Мне тут это… – умиротворенно прохрипел Петрушкин. – Музыканты это… есть тут, бля?

Строй безмолвствовал.

– Что, бля… нет музыкантов, бля? – насупился подполковник.

– Я! – раздалось из строя.

– Головка от ху… – автоматически отозвался комбат, но осекся, спохватившись. – То есть кто я?! Выйти из строя, бля!

– Рядовой Шнейдерман! – Саша вышел и сделал шаг вперед.

– Шнейдерман? Хм… И что, эти… как их… ноты знаешь?

– Так точно!

– Этого в мой уазик, бля!.. – скомандовал Петрушкин начальнику штаба.

Так Саша стал репетитором дочки подполковника Петрушкина, Наташеньки, девочки шестнадцати лет. А других репетиторов в военном городке не было.

Ученица Наташенька была не очень. Вернее, вообще все было плохо. Музыкальный слух у нее напрочь отсутствовал, зато присутствовало милое личико и высокая грудь.

– Ну, как там… это? – Заглядывал подполковник в комнату. – Учишь?

– Так точно, учу, – говорил Саша и тыкал пальцем в нотный стан, пытаясь втолковать командирской дочке, чем отличается написание ноты «ре» от ноты «до». Наташенька хихикала и кокетливо крутила на пальчик локон.

– Ну, учи, учи, – отвечал подполковник и закрывал дверь.

А зря.

Одним словом, произошло то, что и должно было произойти.

– Ну, ты, бля… и это… пиздец какой бесстрашный, Шнейдерман! – сказал подполковник стоящему перед ним Саше, которому было на самом деле очень страшно. – Ты, бля… как это так, сука? Тебе что, бля сказали? Ноты учить, бля! А ты чего, бля?! А?! Скажи спасибо дочке моей… я бы тебя, сволочь, сгноил бы, бля. Но любит она тебя! Плачет, бля! Говорит, с крыши спрыгнет, бля!.. У, гнида!

До дембеля оставался месяц.

После демобилизации сыграли свадьбу. Наташенька была красива и свежа, а Саша сыграл для нее и гостей что-то из Гайдна. Все аплодировали, даже тесть.

А потом все пошло кувырком. Распался Советский Союз, а подполковник Петрушкин, так и не став полковником, стал торговать ставшим ненужным государству военным имуществом, потом занялся лесом, бензином, еще чем-то и, в конце концов накопив на обеспеченную старость нескольких поколений после себя, передал дела зятю Саше.

Дедушка Зиновий Абрамович умер.

А Саша Шнейдерман частенько отпускает водителя, садится за руль большого черного автомобиля и едет на дачу. Там, в полном одиночестве, он достает из шкафа старый футляр и дудит в трубу, как и учил его когда-то дедушка.

Он дудит не для того, чтобы у него были хлеб, масло и даже трефная икра, – это у него давно есть. Он дудит для души. Но никак не может понять, где она у него находится…

Подводники и противолодочники в общем и целом – антагонисты. Но раз в год бывают ситуации, когда одним без других не прожить. Когда и те и другие сдают соответствующие задачи. Сперва корабль ищет, находит и атакует подводную лодку, а потом, через несколько часов, после обеда и адмиральского часа, стало быть, совсем наоборот.

В большей степени это нужно надводникам. Потому что, если лодка не захочет, – хрен мы ее найдем. Мы ее можем услышать километров за пятьдесят – да и то в идеальных условиях гидрологии. А она нас – в любых условиях идентифицирует километров за двести. То есть у нее остается еще сто пятьдесят, чтобы спокойно вздремнуть, зевнуть, выпить кофе и свалить не торопясь в сторону.

Но и надводники могут нехило нагадить покорителям глубин, особенно во время их торпедной стрельбы, потому что у противолодочного корабля есть много всяких хитрых приспособлений, чтобы не угодить под торпеду. Мы можем метаться из стороны в сторону жгучими зигзагами, можем побегать на максимальной скорости, пока у торпеды не кончится запас хода, можем пульнуть за борт «погремушку», сбивающую самонаводящуюся торпеду с панталыку, наконец, можем жахнуть по ней из ракетно-бомбовой установки, специально для таких дел разработанной.

В общем, надводники и подводники при сдаче задачи могут нагадить друг другу в тарелку так, что мало не покажется. А поскольку все мы люди, то все подобные вопросы решаются за несколько дней до выхода в море между двумя командирами ко всеобщему удовлетворению где-нибудь на нейтральной территории (обычно – в кабаке под коньячок). То есть на момент выхода в море мы точно знаем, где будет находиться лодка, куда и с какой скоростью она будет двигаться. А если все равно не услышим, то подводники включат погромче все свои шумящие системы, пошипят цистернами, на самый худой конец, постучат разводными ключами по своим трубопроводам, чтобы мы уж никак не ошиблись. В свою очередь противолодочники обещают не шарахаться как припадочные от лодочной торпеды, дать ей спокойно попасть, после чего всем поставят зачеты за торпедную стрельбу, – и в мире снова воцарится мир.