— Тебе, такому опытному летчику, на Л-39 летать будет странно. Давай так сделаем: ты несколько месяцев с ними полетаешь и пойдешь на бомбардировщики Су-24, — предлагает он.

Я кое-что вспомнил, озвучиваю генералу свой вариант:

— Разрешите предложить, товарищ генерал? Тут Попов, приморско-ахтарский полк (960-й штурмовой авиаполк, входящий в состав 1-й гвардейской смешанной авиадивизии 4-й армии ВВС и ПВО), у них полоса на ремонте, они летали в Краснодаре. Можно я у него начну летать, у него ведь Су-25. К этому полку меня можно приписать?

— Гм. Ну давай, конечно, — позвонил куда-то, тут же решил вопрос. Потом позвонил в полк: — К тебе завтра придет майор Кошкин, он у нас комэска. Оформляй его так, чтоб он у тебя пока начал летать на Л-39.

На этом мое представление начальству закончилось, и я ушел. Перед полетами надо было проделать формальности — летчикам положено делать два прыжка с парашютом в год, а я в академии не прыгал. Поэтому меня с вертолета бросили два раза, потом я сдал наземную часть и через два дня начал летать. Правда, поначалу тоже без недоразумений не обошлось.

Одного меня не отпустили в воздух — и это правильно, мало ли кто прибыл казенную технику ломать. Со мной для контроля в учебный самолет сел заместитель командира полка.

Смотрю на план полета, что мне в штабе нарисовали, — а там сплошные «круги». «Круг» — это простейший элемент пилотажа, полет по кругу взлет-посадка. Такие планы курсантам начальных курсов рисуют. И вот я, опытный пилот, с изумлением читаю свои планы: там мне предлагается в первый день три «круга» сделать, на второй день тоже три «круга» нарезали, потом зону мне рисуют, а потом самостоятельно, но тоже по кругу.

В строевой части «кругов» вообще не рисуют никому — это просто нонсенс. Простой пилотаж могут написать, а если на полигоне — то с пикированием, бомбометанием или ракетными пусками, и туда, прицепом, могут еще «круг» добавить. Но чтоб просто одни «круги» наматывать — такое только «шкрабы» могут придумать.

С заместителем командира полка взлетели на Л-39, сделали круг, посадил я самолет. Замкомполка спрашивает:

— Слушай, Кошкин, а чего тебе одних «кругов» нарисовали? Ты же все умеешь.

— А я откуда знаю, кто из вас и зачем мне «круги» рисовал?

Сделал еще «круг», посадил самолет, и он, чертыхаясь, ушел в штаб. Там командиру доложил, что херней занимаемся.

Вернулся, говорит, извини, Кошкин, ошибочка вышла. Можешь сразу лететь в зону, самостоятельно там все, что тебе надо, отрабатывать.

Отлетал я там так ровно месяц, с июля 1992-го по август. Тут приморско-ахтарский полк улетает к себе, в Приморско-Ахтарск. Мне удалось в училище договориться, чтобы разрешили с ними поработать, уже на Су-25. Командование дало добро, и я улетел в расположение 960-го штурмового авиаполка.

Начал там сложные элементы отрабатывать, на полигоне много работал — для штурмовика это очень важно — не терять навыков поражения цели. Но эта моя настойчивость многих в полке удивляла. К примеру, решил я ночью поработать на полигоне, вспомнить свой афганский боевой опыт, когда по ночам горные перевалы минировали.

Пришел к командиру полка, докладываю, а у него глаза на лоб лезут. Он на меня кричать принялся:

— Ты что, больной, Кошкин?! Какой тебе ночью полигон?! Да я сам не чаще раза в год там летаю, и то если кого надо на квалификацию свозить. А тебе-то это зачем? Как я буду это планировать — мне тогда нужен ночной руководитель полетов, а где я его возьму?

В общем, я догадывался, какой будет реакция, — в этом полку и днем-то на полигон почти не летали, а ночью, наверное, вообще никогда.

Продолжаю уговаривать комполка:

— Да есть у тебя человек, я же знаю. Я сам его уговорю, будет руководить полетами на полигоне, ну пусть не в самую ночь. Сделаем так: прихватим час сумерек (считается за ночь) и час еще — с нуля часов. Много времени не займет, а я фотобомбометание сделаю. Мне важно этот элемент отработать и навыки свои не потерять.

Поломался еще командир, но потом все-таки разрешил мне ночные полеты. Помню, провожали меня в первый ночной вылет на полигон, как героя: типа, куда же он, ночью, на полигон, там же темно.

А мне это просто смешно слышать было — у меня ночных вылетов полно было боевых, я в горах под Кандагаром ночью ущелья минировал, а тут вылет на какой-то сраный полигон, где нет ни гор, ни ПВО, да еще погода «звенит». Но не объяснить все это было — они слишком мало летали и не только потому, что с топливом или ресурсом двигателей проблемы были. Просто не ставилась им такая задача — наращивать свою летную квалификацию. Поэтому и на меня смотрели как на идиота — дескать, что он тут летает, тренируется, как умалишенный, к войне с Америкой, что ли, готовится.

А тут как раз и война началась — правда, не с Америкой.

Работа по целям на полигоне принесла мне однажды ценную информацию — после очередной серии заходов заметил там огромный яблоневый сад, с большими ветвистыми деревьями, усыпанными яблоками по самую макушку. Сад выглядел заброшенным — во всяком случае, ни разу не видел там людей и, тем более, какой-то сельскохозяйственной техники. А последний раз прошел над садом на минимальной высоте и увидел, что яблоки уже завалили землю под деревьями.

Решил совершить набег. В субботу с утра взял парашютную сумку и впервые прогулялся к полигону не на самолете, а пешочком. Сад действительно оказался заброшенным. Набрал я там мешок отборных яблок, съел пару штук, позагорал на травке и побрел обратно. К вечеру возвращаюсь в гостиницу, а там дежурный администратор кругами вокруг моего номера бегает и при этом за голову держится.