– Что за глупости! Ральф и Мег прекрасно проживут и в старом домике. Он, кстати, обходится им почти бесплатно. Просто Мег – хозяйка из рук вон плохая, а Ральфу лень набрать соломы и перекрыть крышу. У них давным-давно всю солому с крыши ветром сдуло, а им обоим и дела нет! Да они никогда и не проявляли ни малейшего желания перебраться в другой дом. Что этой лентяйке Мег и делать-то в хорошем доме?

Отец кивнул, соглашаясь со мной, но на всякий случай все же посмотрел на Гарри. И это причинило мне мучительную боль. В первую очередь ему была важна точка зрения сына, его наследника, будущего хозяина поместья. А мое мнение, мнение дочери, даже если оно и было правильным, почти никакого значения не имело.

Нет, папа, конечно, не перестал любить меня. Я это твердо знала. Но я утратила его внимание, перестала играть в его жизни главную роль. Он разорвал прочные нити нашего долгого содружества, которые поддерживали меня с тех пор, как он впервые повел в поводу маленького пони, на котором ехала я, четырехлетняя. Он всегда раньше заставлял мою кобылу скакать бок о бок с его жеребцом. А теперь рядом с ним скакал его наследник, будущий сквайр.

Я могла ездить верхом, или играть на фортепьяно, или рисовать пейзажи – что бы я ни делала, это теперь почти не имело для него значения. Я была в его доме всего лишь дочерью. Я как бы временно здесь проживала. И мое будущее отец уже заранее связал с каким-то другим местом.

Но если теперь отец слушал только Гарри, то сам Гарри слушал только Ральфа. И поскольку у меня уже успели возникнуть кое-какие представления о том, кто такой Ральф, я была уверена: он непременно воспользуется столь сильным влиянием на Гарри в собственных целях. Но лишь я одна знала, что у Ральфа на уме. Знала о его страстной мечте стать хозяином этой земли, которую он горячо любит. Знала, как он страдает, потому что в родной деревне, на родной земле его считают аутсайдером. И он, как и я, тоже мечтал всегда жить в Широком Доле и чувствовать себя здесь в полной безопасности. Но и ему, и мне судьбой было в этом отказано.

– Ральф – первоклассный егерь! – твердо заявил Гарри. Он уже успел в значительной степени расстаться со своей детской неуверенностью и излишней кротостью, но сохранил и душевную мягкость, и приятную обходительность. И вот сейчас он открыто высказывал свое несогласие со мной, даже не задумываясь о том, что меня это может обидеть или рассердить. – Глупо было бы потерять такого работника! Да его тут же наймут в другом поместье; и платить ему будут готовы больше, и поселят в приличном коттедже. По-моему, хорошо было бы передать Ральфу и Мег домик старого Тайэка, когда тот, наконец, умрет. Это вполне ухоженный коттедж и совсем рядом с лесом.

Я чуть не взорвалась от гнева, услышав столь глупые речи.

– Чушь! Коттедж Тайэка стоит 150 фунтов в год! Плюс 100 фунтов – вступительный взнос для нового арендатора. С какой стати ради удобства Ральфа нам бросать деньги на ветер? Старый домик Мег можно было бы отремонтировать, а их с Ральфом пока переселить куда-нибудь в деревню. Но о коттедже Тайэка даже речи быть не может. Повторяю: с какой стати? Это же почти господский дом! Что, например, станут Ральф и Мег делать в нижней гостиной? Фазанят разводить?

Моя мать, точно глухая, ни одним движением не реагировала на наш спор о коттедже для Ральфа, пока не уловила грозную перемену в моем голосе.

– Беатрис, дорогая, веди себя прилично, – машинально напомнила она мне. – И не вмешивайся в хозяйственные дела.

Я проигнорировала ее предостережение, но тут отец жестом призвал меня к молчанию и сказал:

– Я подумаю над твоим предложением, Гарри. Ральф – отличный парень, тут ты прав, и я посмотрю, что для него можно сделать. Он действительно полезен для поместья, и в том, что касается фазанов и лисиц, на него можно положиться. Но и Беатрис права: коттедж, который принадлежит Тайэку, слишком хорош для Ральфа, которому ничего и не нужно, кроме его хижины у реки. Но идей у него и впрямь немало. Вот, например, он какой-то капкан для браконьеров придумал. Да уж, Ральф свое дело знает! Я это непременно учту.

Гарри благодарно кивнул отцу, а мне улыбнулся, и в этой улыбке не было ни злорадства, ни торжества. Дружба с Ральфом дала ему некую новую уверенность в себе, но наглости не прибавила ни капли. И улыбка у него была все той же – мальчика-херувима; и глаза светились все той же голубизной, как у очень счастливых детей.

– Надеюсь, Ральф будет доволен, – сказал он простодушно.

И тут я поняла: эта идея принадлежит Ральфу, и Гарри пользовался аргументами Ральфа, он даже говорил его словами. Да, Ральф доставил мне немало удовольствия, он обладал мною, но брата моего он поистине держал в кулаке. И через него он мог воздействовать на своего хозяина, моего отца. И я прекрасно понимала, потому что знала Ральфа, что ему нужен не просто хорошенький домик арендатора Тайэка. Ему нужна вся наша земля и даже больше. Мало кто из крестьян отъезжал дальше чем на пять миль от той деревни, где родился. Ральф родился на земле Широкого Дола; здесь он и намерен был умереть. И если ему была нужна земля, то именно эта земля, наша земля. А коттедж Тайэка – это для него всего лишь первая ступенька к поставленной цели; и мне было трудно себе представить, сколь силен может оказаться его аппетит. Я понимала Ральфа так же хорошо, как и самое себя. И я бы, наверное, сделала все, что угодно, совершила бы любое преступление, любой грех, чтобы владеть нашими полями и лесами. И мне становилось страшно при мысли о том, что и Ральфа, возможно, обуревают те же желания. Разве сможет в таком случае противостоять ему мой мягкотелый брат, которого он своей «дружбой» уже и так почти свел с ума?

Я извинилась, встала из-за стола и скользнула на конюшню, не обратив внимания на недовольство матери и ее высказанные шепотом нравоучения. Мне просто необходимо было повидаться с Ральфом, но уже, правда, совсем не в качестве любовницы; мне нужно было выяснить, сумею ли я почувствовать в нем ту же страсть к земле Широкого Дола, которую он сразу заметил во мне. И если ему, как и мне, больше всего на свете нужны наш чудесный милый дом, наши сады, наши складчатые холмы, наши плодородные торфянистые поля с серебристыми прожилками песчаника, тогда наша семья пропала. Восторженное отношение к Ральфу моего брата позволит этому кукушонку поселиться в нашем гнезде, а потом кукушонок безжалостно вышвырнет нас оттуда одного за другим, а себя объявит королем всего этого золотого царства. Я скакала быстрой рысцой по тропе, ведущей к домику Мег, который в последнее время вдруг стал недостаточно хорош для Ральфа, но неожиданно моя кобыла испуганно шарахнулась и чуть не выбросила меня из седла, а куст рядом с тропой закачался и зашуршал, словно сам собой.

– Ральф! – крикнула я сердито. – Я же чуть не упала из-за тебя!

Он усмехнулся.

– Надо крепче держать в руках поводья, Беатрис.

Я развернула лошадь и подъехала к Ральфу, чтобы посмотреть, что он там такое делает. Он вбивал в землю колышки для огромной ловушки, предназначенной, по его словам, для людей. Это было весьма страшное и опасное сооружение. Раскрытая пасть капкана была похожа на створки раковины гигантского моллюска; капкан был изготовлен на заказ в одной из лондонских мастерских для защиты господской дичи от браконьеров. Он был почти четыре фута в ширину и снабжен острыми, как пики, стальными клыками и пружиной, которая срабатывала мгновенно, как удар хлыста.