— Не секретная. Меня зовут Менахем. Можете меня такназывать.

— Фамилию свою вы, конечно, не помните. — Дронго отвернулся:— Как мне вы все надоели.

— Когда мы приедем, вы сможете поговорить со своим старымзнакомым, — заметил Менахем, обращаясь к Дронго.

— С каким еще старым знакомым?

— С Песахом Гурвичем. Кажется, вы с ним знакомы?

— Раньше его звали Павлом. Конечно, знаком. Можно подумать,что вы об этом не знали. Зачем нужна была эта таинственность? Могли бы простопригласить меня поехать на встречу со старым знакомым.

Менахем молчал. Очевидно, он уже сказал все, что должен былсказать. И задал вопросы, которые его интересовали. Примерно через двадцатьминут они затормозили у небольшого двухэтажного дома. Менахем вышел из машины ижестом пригласил Дронго за собой. Они вошли в дом, который со стороны казалсядвухэтажным. На самом деле под ним было еще несколько этажей. Они спустилисьвниз, прошли несколько комнат и наконец Дронго увидел Гурвича.

— Здравствуй. — Они обнялись, и Дронго с удивлениемобнаружил, как располнел его друг за время последней их встречи.

— Ты похудел, — сказал Гурвич, глядя на Дронго.

— А ты решил побить рекорды тяжеловесов? — пошутил Дронго. —Почему ты так поправился?

— Нужно было, — отмахнулся Гурвич, — в целях конспирации.Теперь сижу только на воде. Поправиться в тысячу раз легче, чем похудеть.Садись, — показал он на диван.

Менахем сел в углу, достал со стола какую-то тетрадь и сталчитать записи. Разговор между Павлом Гурвичем и Дронго шел на русском, как ещедвадцать пять лет назад, когда они учились вместе в одной бакинской школе.

— Ты можешь мне объяснить, почему ты приехал в Израиль? —спросил Гурвич.

— Ты решил меня допросить?

— Нет. Ты же знаешь, как к тебе относятся в Израиле. Если тызахочешь уйти, ты можешь встать и уйти. Если захочешь уехать, ты можешь улететьпрямо сегодня. Три года назад ты помог нам нейтрализовать «Мула». Мы помним обэтом.

— Как трогательно. Я сейчас заплачу от умиления. Кстати, гдесейчас Алиса?

— В Канаде. Работает в нашем посольстве.

— Передай ей привет.

— Обязательно. Так зачем ты приехал?

— Чтобы поговорить с Бутцманом. По-моему, это и так ясно.

— Что тебя интересует? Может, мы сможем тебе помочь? Мывсе-таки твои должники, и мне не хотелось, чтобы ты считал нас неблагодарными.

— Прямо Робин Гуды, а не сборище шпионов и убийц.

— Хватит, — поморщился Павел. — У нас, между прочим,государственная организация.

— Знаю я вашу организацию. Много раз сталкивался. И помню,как вы «отличились» в Вене, в девяносто первом.

— У каждого своя работа, — резонно заметил Гурвич. — Тыпрекрасно знаешь, что наша задача — обеспечить безопасность нашей страны инаших людей.

— В таком случае могу тебя сразу успокоить. Бутцман не имеетотношения к безопасности вашей страны. Хотя подожди, — вдруг сказал Дронго, —вы ведь выставили такую охрану. Как это я сразу не понял. Он ваш информатор.Работа в строительной компании только прикрытие? Верно?

— Ты же знаешь, что я тебе ничего не отвечу. Бутцманработает в строительной компании. Из Москвы нам сообщили, что ты прилетишь сюдадля разговора с ним. Мы решили обеспечить вашу безопасность. Вот и все. Иничего больше не спрашивай про Бутцмана.

— Он мне понравился, — вздохнул Дронго. — Надеюсь, онпоправится. У него нет озлобления, нет комплексов, которые бывают унеудачников. После того, как рухнула его страна, после того, как он потерялработу, он сумел найти себя в этом мире. По-моему, это совсем неплохо.

— У него мать — еврейка, — заметил Гурвич, — и поэтому унего всегда были две родины…

— Знаю. Сейчас начнешь рассказывать, что по вашим законам оневрей и его любимая страна Израиль. Между прочим, мне сказали, что в Нью-Йоркеевреев живет больше, чем в Израиле. Надеюсь, у них тоже развито чувство родины.Только Бутцман жил и работал в ГДР. И надеялся всегда там жить. А сюда онприехал только потому, что в той стране ему уже не было места.

— Тебе нравится разговаривать со мной в таком тоне? Кстати,хочешь кофе?

— Не хочу. Ты уже забыл, Павел, я никогда не пью кофе.Только чай. А тему мы можем переменить. Только от этого Бутцману не станетлегче. Кто-то в него стрелял, а вы со всеми вашими агентами и секретами несмогли его защитить.

— Зачем ты приехал? — в который раз устало спросил Гурвич. —Если ты не ответишь на этот вопрос, мы не сможем вычислить и убийцу Бутцмана.

— Я уже объяснял несколько раз. Бутцман был сотрудникомспециальной группы полковника Хеелиха. Когда они перевозили документы, на нихнапали и убили несколько офицеров. В Москве считают, что это было сделано небез помощи предателя. Вот и вся правда.

— Не вся, — упрямо сказал Гурвич. — Ты забыл добавить, чтогруппа полковника Хеелиха вывезла секретные документы, которые передалапредставителям Москвы. А потом Хеелиха и его заместителя действительно убили. Имы подозреваем, что при них остались какие-то важные документы, которые исчезлидесять лет назад и всплыли только теперь. Такое возможно?

— Возможно, — кивнул Дронго. — Но моя задача — найтипредателя в их группе, а не слушать твои умозаключения.

— Вы напрасно так нервничаете, Дронго, — вдруг сказалпо-русски Менахем. Все это время он спокойно слушал беседу, не вмешиваясь. Унего был правильный русский язык, но с некоторым прибалтийским акцентом.Возможно, его семья выехала из Литвы или Латвии. — Если вас интересует, кто могсдать Хеелиха и его заместителя, то мы уже вычислили этого человека. — Менахемположил тетрадь, поправил очки и подошел к Дронго. — Неделю назад в Берлинеизраильскую визу попросил Гайслер, бывший сотрудник группы Хеелиха. Вам знакомаэта фамилия?

— И вы дали ему визу?

— Конечно, дали. Мы тогда не связывали его визит с вашейбеседой. Он прилетел в Тель-Авив четыре дня назад. Вместе с туристическойгруппой.

— И вы не проверили его?

— Конечно, проверили. Но мы не предполагали, что он выйдетна Бутцмана. Поэтому мы держали Бутцмана под постоянным наблюдением. Но Гайслероказался умнее. Он ушел от нашего наблюдения еще вчера. А сегодня он сумелузнать о вашей предполагаемой встрече с Бутцманом. Видимо, он сумел считатьинформацию по оконному стеклу. Или всадить жучок в оконную раму. К телефону онподключиться не мог, это было невозможно.

— И где он сейчас?