И оказавшись между Сциллой и Харибдой, я не знаю, что страшнее. Предательство Таира или содержимое злополучной папочки. Несколько бумаг, распечатка фотографий, от которых в глазах темно становится враз.

Восемь лет назад я бы не раздумывая рассказала все Шакирову, и будь что будет. Но сейчас я точно знала, что полагаться стоит только на себя, и какой омерзительной не была бы роль, отведенная в этом спектакле, мне так и придется грести дальше.

Это сегодня, наверное, последние часы затишья: пока не вернулся Таир. Пока Годзилла не догадался, что установленное мною приложение не работает. Пока он не дал мне новое задание, и я понятия не имела, как продержаться ещё хоть пару дней, не причиняя зла одному и обманывая другого.

— Почему так все сложно? — обратилась к Сахипжамал, но она не ответила, никто не ответит.

Когда Таир вернулся, я молча сидела в нашей комнате, смотрела в окно. Он разделся, схватил меня за руку, ничего не говоря, и потащил к постели. Не со злости, но жёстко, видно решил протрахать всю накопившуюся внутри дурь. Я к нему прижималась, а сама боялась спросить, что стряслось: не моя ли это вина? По лицу, сосредоточенному, с испариной на прорезанном морщинами лбу, не понять.

Он любил меня, нависая сверху, закусывая губу, вколачивая свое тело в мое так, что кровать дробно стучала об стенку. А мне хотелось закричать, заставить его стать таким же, как вчера, стереть чужое, совершенно незнакомое выражение лица.

Таир кончил яростно, обрушиваясь на меня всей своей тяжестью. Ослеплённый оргазмом, совсем не думал, что мне больше нечем дышать.

— Раздавишь, слезай, — попыталась вырваться, но не получилось, слишком тяжёлый. Стукнула кулаками в бок, не сильно, но чувствительно, и тогда он просто повернулся в сторону, увлекая меня за собой.

— Прости. Увлекся, — выдал он, обдав горячим дыханием нежную кожу возле уха. Я лежала к нему спиной, ощущая, как мужские руки плотно прижимают меня к себе.

— У тебя что-то случилось?

— Случилось, — кивнул Таир, и я не увидела, но чувствовала этот жест.  — Расскажи мне о себе. Как ты жила все эти годы там?

И я замерла, сраженная неожиданным вопросом. Тело выдало меня, наверняка он почувствовал напряжение, сковавшее мышцы, не мог не почувствовать.

— С чего вдруг такой интерес и  именно сейчас? — спросила осторожно. Я тысячи раз отвечала мысленно на все возможные вопросы, репетируя нашу встречу сначала в Москве, потом в маленькой захудалой гостинице недалеко от дома его эби. Я знала назубок каждый ответ и все равно оказалась не готова. Вот именно сейчас — не готова.

— Просто. Говори.

— Нормально я жила. Доучилась, институт закончила. Ни одной тройки в дипломе, между прочим, — заговорила, стараясь, чтобы голос был ровным. — А потом где только не работала. И секретарем, и бухгалтером, и оформителем документов…

— И дизайнером, — подсказал Таир.

— И дизайнером, — согласилась.

— Меня вспоминала? — требовательно продолжил он. Чувствовала, что ждёт ответа, только все равно никак не могла понять, чего он от меня хочет.

— Ну, конечно.

Первое время после того, как Таир уехал, и дня не проходило, чтобы я не думала о нем. Известие о внезапной смерти отца шокировало: я до сих пор помню его лицо, когда он отложил телефон и неестественным голосом произнес:

— Папу убили.

Таир уехал через сорок минут после того звонка, даже не успев собрать вещи. Просто сидел, глядя в пустоту перед собой, а потом схватил ключи от машины.

— Как ты за рулём поедешь?! — кричала я, цепляясь за его руки, — а если разобьешься?

Но он не слушал. Восемьсот километров, разделяющих Москву с его родным городом, Таир проехал за ночь, чтобы успеть к утру.

Я осталась в Москве: нужно было закрывать сессию, мне казалось, что Таир приедет обратно, ведь впереди у него защита диплома. Мы вообще о будущем говорили мало, поэтому новость о том, что Шакиров возглавит бизнес отца, стала полной неожиданностью.

— Приезжай ко мне, Ась, — позвал он, — купи свои экзамены, если надо.

Я бы поехала. Несколько дней искренне в это верила. Фантазировала, заранее боялась его бабушки, которая разок нас в Москве навестила, нанеся мне неизлечимую психологическую травму.

А потом… Потом случилось то, что случилось. То, о чем вспоминать не хочется, а если думается, то с дрожью, ощутимо солоноватой горечью во рту - словно вновь кровь заливает рот из прокушенной мной же щеки, как в тот раз. Столько лет я бежала от того дня, и вроде получилось, и поверила даже, что жить можно без оглядки. А потом прошлое догнало, привело в этот чужой город, в эту татарскую деревню, в постель Таира.

Тогда лгала ему, неловко подбирая слова, боясь обидеть, и зная, что обижу.

— Не приедешь, значит?

По голосу поняла - злится. Злится и курит. И жалко так себя стало, и его немножко, слезы глотаю, плачу тихо, не допуская ни единого всхлипа - чтобы не догадался.

— Институт же, - ответила я. - Нужно получить корочку. Я не могу так все бросить, Таир. Может, потом…

Потом растянулось на восемь лет. Только вру я теперь гораздо умелей.

Сигареты кончились. Смяв пустую упаковку, я выкинула ее в мусорное ведро, стоявшее под столом. Надо дойти до магазина, заодно прогуляться.

Накинула пальто, обмотала вокруг головы шарф. За воротами аккуратная улица, покрутила головой, вспоминая, с какой стороны приехали. Каблуки стучали по дороге, впереди виднелась вывеска "Ашамлыклар" ( продукты), выгоревшая на солнце. С неба валил мелкий снег и тут же таял, едва касаясь асфальта.

Надо ещё Ильясу купить Киндер, задобрить ребенка, чтобы перестал при моем виде истошно плакать и прятаться за Дашку.

В небольшом магазине неожиданно оказалось все нужное, начиная от свежего хлеба и заканчивая водкой. Почему-то после халяльных застолий в доме Шакировых именно ее я меньше всего ожидала увидеть на прилавках.

Продавщица говорила по-русски с сильным акцентом. Поправила платок, повязанный сзади на манер колхозницы из известного памятника, и назвала сумму:

— С вас двести семьдесят три рубля.

Я полезла в карман пальто и, нащупав мелочь, замерла. Кровь затопила щеки, запульсировала, отдаваясь в ушах, когда меня пронзило острое осознание.

Я только сейчас поняла. На мне было то самое пальто, что я оставила в пакете из "Пятерочки" в мужском туалете на приёме. Только откуда оно взялось здесь? Кто подбросил его в нашу комнату и куда делся секретный телефон?..

Надсадно грохотал велосипед. Казалось, катится по моим нервам, так и видел, как тонкое рельефное колесо всмятку расплющивает череп, мозги разбрызгивая. Устал.

Шакировы хорошо, если в меру. Остро захотелось обратно, назад в свою привычную жизнь. В тёплую суматоху рабочих дней. Пить кофе. Туда, где дверь в приёмную немного приоткрыта, и я слышу, как цокают ноготки Галии по клавиатуре. И он не раздражает, этот цокот. Он не сравним с грохотом велосипеда, который затащили домой племянники. Я поморщился и подумал, что надо бы всех выгнать гулять. Вот в наше время… На этой мысли улыбнуло.