— Настя, — представилась я. Может, угадала? Или руку надо подать ради приличия?

— Авызынны сегим ( очень неприлично и по -татарски!) , — сплюнула вдруг Кадрия и повернулась к сестре своей, — тагын моржаны таптыгыз! ( Опять русскую нашли !)

Асия нахмурились, Таир тоже, и все начали спорить, а татарская ведьма ещё и клюкой по полу постукивать в такт своим словам. А иногда махать ею же — в мою сторону, так что черный наконечник грозил воткнуться мне в глаз.

И только Тимур откровенно забавлялся ситуацией, пряча ухмылку за ладонью.

Понятно, если я ещё немного продержусь здесь, от меня останутся натурально рожки да ножки. Воспользовавшись тем, что на меня никто не смотрит, я шмыгнула из комнаты вон. Открыла первую попавшуюся дверь, а там — Маша- Марьям с младенцем на руках.

Шикнула на меня, чтоб не шумела:

— Только уснул. Заходи давай.

А я замерла, благоговейно рассматривая младенческую макушку, покрытую тонким пушком новорожденных волос. Марьям осторожно опустила ребенка в кроватку, и ко мне повернулась:

—  Там мулла ещё не приехал?

— Только Кадрия апа, — поежилась, вспомнив вредную старуху. Я думала, хуже бабушки Таира никого нет, ошиблась.

— О, старую ведьму принесло, — фыркнула Марьям, — она националистка та ещё. Если наша Асия только мечтает о татарских невестках, но с нами смирилась, то ее сестра принципиально нас с Дашкой не замечает.

— Я уже с ней познакомилась, поэтому сюда спряталась.

— Отлично, — обрадовалась Марьям, —посидишь пока с ним? Со столом помочь надо.

— Я не умею, — испугалась, ребенок казался таким хрупким, что даже оставаться наедине  страшно.

— А чего уметь? Закричит, бери на руки. А там и я прибегу.

Решив, что лучше здесь, чем с Кадрией, я сдалась. Дверь тихо закрылась, я подошла к малышу и замерла. Таких маленьких детей мне видеть вблизи не доводилось. Черноволосый, темные реснички, на лице небольшая сыпь - на лбу пятно красное. Губы так смешно изогнул, ручки в сторону откинул.

Малыш мирно сопел, а потом потёр кулачком закрытые глаза, неловко скользнул по лбу, размазывая пятно. Надо же, я думала аллергия, а оказалось — помада или что-то на нее похожее. Может, Марьям поцеловала?

Осторожно, боясь разбудить, коснулась лба и стёрла красную точку. Ребенок глубоко вздохнул, я обмерла, боясь что проснется, но нет. Пронесло.

Села рядом с кроватью на край дивана и тоже зевнула. Возле младенца так тихо было и хорошо, и никаких тебе татарских бабушек. Я сама не заметила, как задремала, и проснулась только, когда ребенок захныкал. Сначала тихо, а потом во всю силу своих лёгких. Я на цыпочках к кроватке подошла и замерла: что с ним делать-то?

— Тшш, мальчик, не плачь. Не плачь, пожалуйста, я не умею общаться с такими малявками, — я кроватку пыталась качать, но кажется, ещё хуже сделала. Малыш кричал, поджав ножки, я на руки его взять боялась, и уже трусливо в сторону двери смотрела. Где их всех носит, такой ор до гор, уже хоть бы кто пришел на помощь!

Беспомощно поскуливая, я неловко взяла мальчика на руки. Голова его мотнулась в сторону, а у меня сердце упало в пятки. Господи, Ася, где ты, где дети, кто мог тебе доверить ребенка? Вот как оторвется детская голова, Господи, ужас какой!

— Маша! - позвала я приоткрыв дверь. Потом, чтобы точно, добавила — Марьям!

И несколько слов матом ещё добавила, но шёпотом, чтобы не нанести младенцу непоправимый вред и психологическую травму. Блудная мамаша все не шла, вынести ребёнка я не решалась - вдруг нарушу ещё какие нибудь традиции? Приноровилась держать голову, ребёнок, похоже смирился с моим присутствием, затих, теперь буравил меня глазками, мелкий татарский джигит. Когда дверь открылась, мы с ребёнком уживались вполне мирно, это если не считать того, что у меня руки со страху тряслись.

Голову подняла - Таир. Смотрит молча. И на меня, и на ребёнка в моих руках. Взгляд тяжёлый, я чувствую его тяжесть на своих плечах, он пробирает до печенок, заставляет чувствовать себя неловко. Мне кажется - я не в своей тарелке. Я меряю на себя чужую роль, не имею права держать этого ребёнка. Это не моё все. И этот взгляд… В нем скрыто безумно многое, мне даже больно становится.

— Тебе идёт младенец, - улыбнулся наконец Таир.

А у меня - мурашки. Улыбнулась в ответ и скорее перевела свой взгляд на безопасную территорию - младенческую макушку. Остро захотелось сбежать. Меня спас ребёнок - снова начал орать. В открытую дверь протиснулась мимо Таира Маша, забрала сына, унесла в людскую кутерьму. Я следом. Теперь уже и эби не так страшна, даже Кадрия. Только бы Таир не смотрел так.

— Быстрее, - выговаривала эби Маше. - Всё уже пришли, скоро мулла читать начнёт.

Я с тоской подумала, что наверное снова ладошки разглядывать, а потом кушать до потери пульса. А моё платье с карманами после прошлого застолья безнадёжно испорчено, куда еду прятать? Я так без одежды останусь.

— Иду уже, - ответила Маша.

И все было хорошо. А потом эби посмотрела на правнука и запнулась на фразе, которую сказать хотела.

— Алла сакласын! - воскликнула она. - Марьям! Губнушка на лбу где? Ты хочешь, чтобы Кадрия нам ребёнка сглазила? Ты же знаешь, у нее черные глаза, в прошлый раз после нее Ильяс три часа плакал.

Машка смущённо улыбнулась мне и плечами пожала, а мне стало стыдно - опять напортачила.

— Забыла, эби! - не стала выдавать меня Маша. - Сейчас нарисую!

И закрутился бешеный людской водоворот, над которым солировал детский плач - видимо, все же сглазила черноглазая Кадрия, не спасла помада на младенческом лбу. Я действовала по накатанной схеме - сбежала, как только смогла. Через огород, за теплицы, к Сахипжамал. Пирог ей принесла. Сладкий, — губадия, чтобы это слово не значило. Пирог моя подружка одобрила, подхватила деликатно мягкими губами с ладони, — я уже не боялась ближе подходить, — съела во мгновение ока.

— Ты только сильно не толстей, - предупредила я подружку. - Не буди в них соблазны, а то разделишь судьбу Анаса.

Вспомнила шурпу. Она может и вкусной была, но я предпочитала есть анонимное мясо. В магазине купленное. А в моей тарелке целый шматок лежал, не пожалели. Ладно, Дашка спасла, головой покачала и унесла втихаря тарелку. Кушать бедного Анаса я бы не смогла, в память о том, сколько часов мы провели с ним вместе в загоне. 

— Тошно тебе? — раздался женский голос сзади.

Зайка. Вот уж кого не ожидала тут увидеть, в основном здесь бараны, Махмуд, да я. Обернулась, разглядела в наступающих сумерках тонкую девичью фигурку, укутанную в дорогую шубу.

— Мне нормально, - нейтрально ответила я.

Подумала, что уж Зайнаб меня точно не понять. Единственная внучка властной эби, любимая малышка огромной семьи. Богатой, причём, семьи. Балованная и холеная девочка, рождённая с серебряной ложкой во рту.