— Да. Я так испугалась, что бросила их здесь. Но…

— Понимаю. Ты бросила их, потому что испугалась того, что здесь увидела. Вот это меня и интересует больше всего. Я хочу узнать детали.

— Да, комиссар. Обычно я начинаю уборку с коридора и служебных помещений, а под конец прихожу сюда. Сегодня утром я не убиралась, потому что вы были здесь, и…

— Да, конечно.

Бьорн по-прежнему держал ее за плечи, пристально глядя ей в лицо.

— Я так понимаю, когда ты вошла, то не сразу ее увидела. Тебе пришлось повернуться в ту сторону…

Он отпустил ее. Эли невольно повернулась.

— Боже всемогущий… — со стоном произнесла она.

— Продолжай…

— Первое, что я заметила, это что здесь было грязнее, чем обычно. Потом я увидела большой камень… и кровь! Раньше я никогда не видела кровь, то есть так много… и так близко…

— Что ты почувствовала?

— Я не понимаю твоего вопроса, комиссар, — жалобно сказала Эли.

— Ну, например, как ты думаешь, ты была одна в сауне?

Эли вздрогнула и машинально посмотрела по сторонам.

— О, ну конечно, я была одна! То есть… не считая этой бедняжки… Господи, боже мой!..

— Что ты подумала?

Эли снова застонала, но, увидев нетерпеливую гримасу на лице Бьорна, взяла себя в руки.

— Я подумала, что она в темноте наткнулась на печку, потому что та была опрокинута.

— А свет был погашен?

— Нет, горел. То есть это я его включила, когда вошла. Выключатель у двери. Как только я вхожу, сразу включаю свет.

— И все-таки. Ты уверена, что именно ты зажгла свет вчера утром?

— Господи помилуй! А ведь ты прав, комиссар! Я по привычке потянулась к выключателю, щелкнула клавишей… Но свет и правда уже горел! Так что мне пришлось нажать второй раз…

— То есть сауна была освещена. Тебя это не встревожило?

— Нет. Бывает иногда, что некоторые клиенты приходят в сауну ночью… если ты понимаешь, о чем я… а когда уходят, забывают гасить свет. Приходится потом за ними убирать. Иногда я нахожу здесь эти штуки…

Йохансен бросил на шефа заговорщицкий взгляд.

— А сейчас тебе по-прежнему кажется, что она могла наткнуться на печку, опрокинуть ее, а сама упасть и разбить голову о скамейку? — спросил Бьорн.

— Нет… ведь сауна была освещена…

— Давай пока забудем про свет.

— Это настоящая старинная печка — видите, чугунная, с фарфоровыми изразцами… И к тому же в ней камни… Я однажды попыталась сдвинуть ее с места, но женщине в одиночку этого не сделать.

— Эта итальянка была спортсменкой, — напомнил Бьорн.

— Все равно это невозможно.

Эли окинула взглядом фигуру Бьорна, потом бросила взгляд на Йохансена и добавила:

— Даже ты, комиссар, вряд ли смог бы.

— Ну, хорошо. В какой момент ты поняла, что это не был несчастный случай?

— Почти сразу же. Из-за камня, заляпанного кровью, который лежал на полу у скамьи. Да и вообще, не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что тут произошло настоящее сражение…

— Мм… Продолжай.

— Сам видишь, комиссар, камни рассыпаны по полу. Но они не раскатились по всей сауне, а лежат рядом друг с другом, и при этом как бы в форме веера. И ножки печки находятся рядом с теми ямками в полу, которые они же и оставили. То есть если печку повалили, то не случайно, а нарочно. И осторожно. А если бы ее просто опрокинули в драке, то камни валялись бы повсюду. Но они все вместе лежат, и посмотри — на некоторых капли крови. Нет, я готова спорить, что убийца все рассчитал и загодя выбрал оружие. Ты видел этот булыжник? Какая же должна быть ручища у этого человека?..

— Но он мог схватить булыжник двумя руками, — заметил Бьорн.

— Да, и впрямь…

Несколько мгновений Эли стояла в растерянности, приоткрыв рот и искоса глядя на комиссара одним глазом, словно курица, размышляющая, зернышко перед ней или просто соринка. В конце концов она произнесла:

— Ну, вам лучше знать, это ведь ваша работа… Боже всемогущий, бедный ребенок! Ты видел, с какой силой ей размозжили голову? Надо было просто взбеситься, чтобы так ударить!

— Ну хорошо, Эли, пока все. Спасибо за твою наблюдательность — все твои замечания могут быть очень полезны. Правда, Йохансен?

Йохансен, который записывал каждое слово уборщицы с самого начала ее рассказа, кивнул, держа ручку наготове.

— Но перед тем как ты вернешься к работе, — продолжал Бьорн, обращаясь к Эли, — попытайся вспомнить, может, было еще что-нибудь? Какая-нибудь деталь, пусть даже незначительная? Даже дурацкая?..

— Не знаю…

— Я спрашиваю не о том, что ты знаешь, а о том, что ты ощутила в самой глубине души?

— Ну… можно сказать, что…

— Да?..

— Я подумала… сразу же, как ее увидела…

— Что?

— Я подумала: Боже всемогущий, она совсем голая… и наверняка мертвая. И еще — что она красивая.

В сауне воцарилась тишина. Все трое посмотрели на засохшую лужицу крови под скамьей, как будто только что осознали до конца всю дьявольскую природу этой загадки.

Потом Эли поняла, что больше вопросов не будет, и молча вышла в коридор. Йохансен колебался, не решаясь задать шефу вопрос, который беспокоил его с самого начала допроса уборщицы. Бьорн, казалось, полностью был поглощен созерцанием лежавшей на боку печки. Наконец комиссар произнес:

— Да, Йохансен. Причиной смерти наверняка стал удар камнем по затылку. И лишь потом убийца раздробил девушке лоб, чтобы изуродовать ее красивое лицо. Это преступление гораздо серьезнее, чем кажется на первый взгляд.

Йохансен облегченно вздохнул — теперь он убедился, что был прав в своих подозрениях. Потом, указав на ведро уборщицы, сказал:

— Бедная женщина, она опять его забыла…

— For helvet! Верни-ка ее.

— Что? — растерянно спросил Йохансен.

— Приведи ее сюда. Быстро!

— О, черт!.. Ну ладно, — проворчал Йохансен, не имея понятия, чем вызвано такое распоряжение.

Когда он привел растерянную Эли, Бьорн стоял посреди сауны, рядом с ведром, из которого торчала ручка швабра. Он пытался казаться спокойным, но видно было, что он невероятно возбужден какой-то внезапной догадкой.

— Эли! — Бьорн посмотрел на уборщицу. — Подумай хорошенько, прежде чем ответить еще на один вопрос.

— Да, комиссар, — испуганно произнесла та.

— Это не игра, Эли! Речь идет об убийстве ни в чем не повинной девушки. Боюсь, будут и другие жертвы…