Пробка все не рассасывалась. Ему позвонили из лаборатории.

– Захар Алексеевич, вас сегодня ждать?

– Да, я просто застрял в пробке, намертво, но как только, так сразу.

И он опять углубился в чтение. Конечно, многое еще сыро, некоторые положения просто абсурдны, но мальчишке всего двадцать лет… Он, по-видимому, гений, этот Илюша Извеков. Наконец движение возобновилось. Если парень, бог даст, поправится, его ждет большое будущее в науке. А может, взять его на полставки в лабораторию? Нет, ему надо учиться, а после инфаркта он учебу и работу не потянет. Завтра же пойду к нему.

– Захар, с приездом! – приветствовал его Димс, друг и заместитель. – Чего сияешь? Нешто влюбился?

– Нет, Димс, не влюбился! Просто один мой студент оказался обыкновенным гением…

Рита вышла из ворот Матросской Тишины очень расстроенная. Ее клиент, обвиняемый в тяжком преступлении, которого он явно не мог совершить, был тяжело болен. Ей стоило немалых трудов добиться его перевода в тюремную больницу. Следствие велось черт знает как, и, похоже, целью следствия было засадить ее клиента всерьез и надолго. А он может даже не дожить до суда, что следствию было бы только на руку. Правда, после сегодняшнего разговора с обвиняемым у нее появился лучик надежды. Ему было так плохо, что он проговорился… Эту версию надо отработать… После посещения тюрьмы ей необходимо было поскорее попасть домой, смыть с себя тюремный запах. И только уже стоя под душем, она вспомнила о Захаре. Захотелось скорее позвонить ему, услышать его голос. У него очень красивый голос… А плевать мне на все заморочки – рано, не рано. Она накинула халат и схватила мобильник.

– Захар? Привет.

– Привет, но я сейчас не могу говорить, извини, бога ради! Я в лаборатории. Как освобожусь, позвоню.

И он отключился.

Черт, а мне так надо было с ним поговорить… И, кстати, особой радости в его голосе не было. С другой стороны, в лаборатории наверняка он не один, а при сотрудниках особо ликовать он не станет. И все равно обидно. А может, его женщина с ним работает? А тут я… ладно, поживем – увидим.

Он позвонил уже после десяти вечера.

– Рита, извини, я просто не мог говорить… Ты что-то хотела мне сказать?

– Да нет… Только хотела услышать тебя. У меня был тяжелый день.

– Ну, извини.

Голос звучал сухо.

– Я устала, Захар. И хочу спать.

– Доброй ночи.

И он повесил трубку.

Что за черт! А ведь он больше не позвонит… Да, скорее всего, эта его баба работает вместе с ним, он ее начальник, и она привыкла ему подчиняться, жить, ориентируясь на его привычки, а я о них вообще ничего не знаю…

Устала она! Обидчивая, стало быть. Значит, дура! А зачем мне дура? Да, она очень красивая, но к красоте быстро привыкаешь, перестаешь ее замечать, а с дурой чем дальше, тем хуже. Значит, к чертям и ту и эту Риту. Не мое, видно, имя. Ну и к лучшему!

Серия опытов, проведенных в его отсутствие, показала, что направление выбрано верно, и это радует.

– Ну что ж, Маргарита Сергеевна, бывает! Примите мои соболезнования, – с ехидной усмешечкой проговорил прокурор. – Сдается мне, это ваш первый проигрыш?

– Да! А вы и рады? Засадить невиновного человека на десять лет – милое дело! – с трудом сдерживая ярость, выдавила из себя Рита.

– Не все же вам победу праздновать! И он, ваш подзащитный, несомненно виновен, вам же не удалось доказать обратное. Всего наилучшего, госпожа Ольшанская!

А пошел ты, про себя сказала Рита.

– Будете подавать апелляцию?

– Не сомневайтесь, обязательно подам.

– Да без толку!

– Это мы еще посмотрим.

– Зря хорохоритесь, госпожа Ольшанская. Учитесь проигрывать с достоинством. Всех благ!

И он удалился, очень собой довольный.

Рита вышла из здания суда в состоянии близком к отчаянию. Как такое могло произойти?

Позвонил Арсений.

– Ритуля, может, встретимся?

– Ох нет! Надо домой…

– Неужели проиграла процесс? – странным образом догадался он.

– Представь себе, проиграла! Но я этого так не оставлю! Я землю с небом сведу, а его вытащу!

– Послушай, давай все-таки встретимся, ты мне все расскажешь, вдруг я смогу чем-то помочь? Как-никак, пресса многое может, четвертая власть все-таки.

– А в самом деле… Ладно, тогда через полчаса в нашем кафе.

Она села в машину и закрыла глаза. Надо несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы не разреветься. В конце концов, рано или поздно это должно было случиться. Невозможно всегда выигрывать. Однако именно сегодня никак нельзя было проиграть. Это тот не слишком частый случай, когда я твердо убеждена в невиновности своего подзащитного. Его элементарно подставили… А вдруг Арсений и впрямь чем-то поможет? У него столько связей в самых разных кругах, в том числе и криминальных… И сейчас, с появлением Тверитинова, он будет землю носом рыть. Кажется, он меня любит и очень боится потерять… А Тверитинову, видно, головку напекло на израильской жаре, а как в Москву вернулся, быстренько охолонул. Ну и черт с ним!

Рита достала косметичку, привела в порядок лицо и прическу. Надо выглядеть на все сто, но с глубокой печалью во взоре…

Когда она добралась до «Венского кафе» на Рижской, Арсений уже ждал ее.

– Привет, красавица! Что, облом?

– Еще не вечер. Я подаю апелляцию.

– Валяй, рассказывай! Я уже заказал тебе венский шницель со спаржей и твои любимые блинчики с апельсином.

– Спасибо, Арсюша, очень мило с твоей стороны.

Ишь как старается, можно сказать, из кожи вон лезет!

– Рассказывай, Ритка, тебе легче станет.

– Пожалуй, ты прав! Так вот, меня наняла одна женщина, возлюбленная моего подзащитного, и она заявила, что ту ночь, когда было совершено преступление, убийство, этот человек, некто Гурьев, провел у нее. И я голову дам на отсечение, что она не врет. Показания ее и обвиняемого сходятся ровно в той степени, чтобы не вызывать подозрений в предварительном сговоре. Да у них и не было возможности сговориться. И я построила защиту именно на этом алиби…

– А она что, на суде отказалась от своих показаний? – догадался Арсений.

– Именно! Краснела, бледнела, кусала губы, прятала глаза, но твердо отказалась. Нормальный судья понял бы, что она врет, направил бы дело на доследование, а этот козел Бурмакин просто вынес обвинительный приговор. То ли его пробашляли, то ли ему так проще…

– А эта баба сама к тебе обратилась?

– Сама! Да еще как умоляла меня взяться за это дело, рыдала, клялась-божилась…