Впрочем, черт с ней, с музыкой. Куда больше Павла беспокоило то, что он никак не мог разобраться в своих мыслях и чувствах. Непонятная и пугающая мазохистская оглушенность, одолевавшая его в первые дни в этом мире, бесследно улетучилась. Павел больше не чувствовал потребности служить повелителю и радовать его в меру своих возможностей, Павел чувствовал себя свободным. И, странное дело, он чувствовал себя лучше, чем раньше, когда у него была большая фирма, дорогая машина и две квартиры.

Сейчас он ощущал себя героем квеста, только что вышедшим из стартовой локации и идущим к ближайшей цели. Как часто бывает в игрушках, первая задача совсем проста. Чтобы ее решить, не нужно ни напрягать мозг, ни тренировать ловкость пальцев. Усилия потребуются потом, а пока начинающий игрок должен освоиться в новом мире, разобраться с управлением игрой, попробовать то, попробовать это… Сопровождай рейд-партию, наблюдай за их действиями, в конце сыграешь на лютне и заработаешь чуть-чуть экспы, а может быть, и следующий уровень. По законам жанра к вечеру должны напасть отморозки… Нет, не вечером, а ночью, когда все будут спать у костра, кого-нибудь поставят караулить, а он проспит.

В голову Павла вплыло еще одно забытое знание. Павел вспомнил, что когда-то давно он читал, что под воздействием сильного стресса обалдевший мозг часто притворяется, что все происходящее происходит не с ним. Это нормальная приспособительная реакция, дескать, мне нет дела до всего этого, а значит, нет повода нервничать. Мозг успокаивается, а когда наступает время давать команды телу — дает команды быстро и точно, не растрачивая ресурсы в бесполезных самотерзаниях.

Время шло, тени становились короче, а потом как-то незаметно солнце спряталось за облаками, тени расплылись и стали неразличимы. Путники шли, пейзаж менялся, но менялись лишь детали пейзажа, суть его оставалась неизменной. Грядки, лужайки, деревца (больших деревьев почему-то нигде нет), идеально прямые ручейки, и иногда согбенная спина очередного холопа. При этом ни один холоп не работал рядом с тропинкой, похоже, холопы удалялись в глубь своих участков, лишь только завидев процессию издали. И правильно, незачем искушать судьбу, шарясь рядом с начальством, особенно если начальство идет на войну.

На военный поход это путешествие, однако, совсем не походило. Граф Хортон не выставил ни головного дозора, ни бокового охранения, воители и рабы шли цепочкой, но лишь потому, что тропа слишком узка, чтобы идти по ней в каком-то другом порядке. Как будто в лес за грибами пошли.

Ни у кого нет никакого оружия. Здесь считается, что нож — орудие раба, а воитель не нуждается в ином оружии, кроме магии. Павел признавал это суждение справедливым, он столкнулся с боевой магией лишь однажды, но и этого ему хватило, чтобы проникнуться к ней уважением. И не только к боевой магии, но и к лечебной. Как ловко Людвиг регенерировал сожженную руку Павла! И Хортон до этого, когда заставил Павла отрезать себе палец, просто взмахнул рукой, как джедай хренов, и отрезанный палец отрос заново, прямо на глазах. Хорошо, что Павел полагал тогда, что спит, а то точно сошел бы с ума.

Размышляя подобным образом о всяких отвлеченных вещах, Павел шагал и шагал, перед ним маячила спина рыжей Теханы, сзади топали рабы-носильщики, все было спокойно, и на душе у Павла тоже было спокойно и благостно. И когда объявили привал и вдруг выяснилось, что на долю Павла никто не припас ни еды, ни воды, Павел не расстроился. Это мелкое происшествие, досадное, но несущественное, оно ни на что не повлияет. Павел подошел к носильщикам, и они поделились, не дожидаясь, когда требование будет высказано вслух. В очередной раз Павел заметил, что рабы боятся демона куда сильнее, чем следует бояться неведомое существо, вроде бы опасное, но пока не замеченное ни в чем плохом. Надо будет при случае расспросить Бригитту. Или ту горничную, как ее звали-то… Впрочем, они обе дуры, ничего дельного не расскажут.

Павел сидел, привалившись к стволу неизвестно какого дерева, жевал ломоть черствого хлеба и наслаждался жизнью. Ему было спокойно и интересно, он знал, что завтра что-то случится, и смаковал последние спокойные часы перед тем, как оно случится. Завтра утром все переменится.

На закате процессия вышла к границе Фанарейской волости. Лорд Хортон скомандовал привал, рабы засуетились, одни отправились на участки ближайших холопов добывать топливо для костра, другие стали раскладывать одеяла прямо на грядках выбранного графом участка. Ожидая ужина, Людвиг прилег на свое одеяло. Он хотел вздремнуть, но, закрыв глаза, понял, что не уснет. Да и ночью, пожалуй, тоже не уснет.

Его начала колотить неуловимая дрожь, незаметная внешне, но очень хорошо ощутимая изнутри. Если бы сейчас возникла необходимость на чем-нибудь сосредоточиться, Людвиг не смог бы этого сделать, он слишком сильно нервничал. Нельзя сказать, что ему было страшно, он не боялся завтрашнего дня, он просто волновался. Какое-то нехорошее предчувствие было, но неотчетливое, едва заметное.

Красные отблески заходящего солнца, проникающие в глаза Людвига сквозь закрытые веки, вдруг потускнели — кто-то стоял между ним и солнцем. Людвиг открыл глаза и увидел демона.

Демон смотрел на будущего барона, и в глазах его читалась… жалость? Нет, не жалость, и даже не сочувствие, это совсем другое. Так мог бы смотреть на Людвига лорд Хортон, вспоминая, как столетия назад он выступил в свой первый поход, как не мог найти себе места перед первым боем и как потом, когда он одержал свою первую победу, все страхи бесследно рассеялись. Но демон не может это вспоминать, он не воитель и никогда не был воителем, он сам говорил это!

— Сыграй мне, демон! — повелел Людвиг.

Демон саркастически усмехнулся и заявил:

— Мне казалось, только граф Хортон имеет право мне приказывать. Я ведь его раб, а не чей-то еще. — Он сделал короткую паузу и добавил: — Я сыграю тебе, но не по приказу, а по собственной доброй воле.

И стал распаковывать лютню.

Людвиг удивился. Демон сдурел, откуда у раба собственная воля? А потом демон запел.

Он пел на неведомом языке, странные звуки складывались в непривычные слова, но Людвиг прекрасно понимал их. Достаточно понимать один язык, чтобы понимать все слова, произнесенные и написанные, так устроен мир, и странно, что родной мир демона устроен иначе. Впрочем, кому какое дело до родного мира демона?

Демон пел. Лежа без сна, утираю пот со лба, но это не страх, я скоро уйду. Ясно вижу кошмары, лежащие впереди, могильный холм из пустынной дюны. Когда придет время, преступим ли мы закон? Завершим ли мы свой путь, когда придет время? Верховный дух, позволь нам завершить начатое, пусть перерождение состоится в положенный срок. Трудно оправдать наш поход, может, это потому, что мы не правы? Может, надо просто продолжать жить? Забыть и простить?

Людвиг улыбнулся. Демоны — совершенно чуждые существа. Они позволяют себе обращаться к верховному духу, даже не задумываясь о том, позволено ли им это. Если бы верховный дух был не философской абстракцией, а реальным существом, он бы быстро отучил демонов от этой дурной привычки.