— Сербин Георгий Георгиевич, — произнес он, смутившись: понимал, что мог представиться и раньше. — Значит, Порт-Судан? — спросил он и оглянулся на карту, отодвинув стул. Судан и Порт-Судан оказались на его большой карте много дальше, чем можно было подумать. — Что туда у нас идет? Нет, не вообще, а в ближайшие недели?.. — Сербин разговаривал как бы сам с собой — он все еще не прошиб свою кольчугу. — Порт-Судан, Порт-Судан... — Он посмотрел на женщин, и лицо его напряглось. — Все человеку под силу, не под силу гибель чада... — произнес он тихо и встал; только теперь он постиг происшедшее, только теперь кольчуга была побеждена. — Не под силу, — подтвердил он и вздохнул — что-то в нем воспряло и отозвалось, что-то такое, что жило в нем и не пробудилось бы, если бы не было разбужено. — Да спали ли вы сегодня? — спросил он женщин неожиданно. — Серьезно: спали?

Он сунул руку в письменный стол и достал колечко с ключом и ключиком, осторожно положил перед Саней:

— Это от моей квартиры — она в двух шагах отсюда; отоспитесь, а я все выясню...

Такого не бывало и никогда не будет: Саня не очень-то верила происходящему и тогда, когда никелированное колечко с ключами, все ощутимо холодное, оказалось в ее руке.

— Вот оно чудо-юдо: поднял глаза на тебя и спекся... — возликовала Варя, как только они оказались на улице. — Твоя красота ненаглядная и не такое способна сотворить!..

Квартира была новой; в консервных банках, расставленных под батареями, копилась вода, и по всем комнатам, будто заведенный, гулял сквозняк.

— Да в моей ли ненаглядности дело? — спросила Саня, заметно огорчившись: ей не хотелось в этом признаться. Ничего не скажешь — добр: дал ключи от пустой квартиры...

Но глазастая Варя все успела высмотреть.

— Не скажи! На круглой вешалке овчина исправная, а под овчиной дубленка, расшитая красной болгарской ниткой, — стояла Варя на своем.

Уже под вечер явился Сербин. Первое, что сделал, — взял со стола фотографию молодого человека в бакенбардах и спрятал в комод. Теперь, пожалуй, можно было рассмотреть хозяина пристальнее. В облике Сербина была моложавость — он был по-молодому вислоплеч и длиннорук, да и его обильные волосы легли на лоб непослушной челкой, как ложились в далекой юности, с той только разницей, что тогда они были желтыми, а сейчас серыми.

Женщины едва успели разложить свои припасы и принарядить стол, а Сербин заторопил их:

— Если поездка в Шереметьево ничего не даст, надо завтра же быть в Туапсе — оттуда уходит в Порт-Судан сухогруз... — сказал Сербин и как бы невзначай взглянул на Саню, взглянул испытующе, и это не осталось для Сани незамеченным.

И вновь она спросила себя: этот взрыв участия надо было Сане еще объяснить, самой себе объяснить, да что здесь необычного? Просто попался хороший человек, и все. А может, права Варя, и тут участвует само сердце? Вон каким огнем он полыхнул, взглянув на Саню... Нет, нет, это тот самый огонь, который занес в его глаза ветер с горящего судна.

— Вот аномалия: ничего нет труднее, как погасить огонь на воде! — заметил Сербин сдержанно, будто проникнув в ее мысль.

— Но погасили? — настояла Саня.

— Гасят... — отозвался Сербин, всматриваясь в Перспективу шоссе — машина приближалась к аэропорту. — Должны погасить, — подтвердил он: думы его были уже в Шереметьеве, которое обозначили идущие на посадку самолеты.

Сербин показал крытую красной кожей картонку, и им разрешили пройти на поле, где стоял готовый к отлету четырехмоторный самолет.

— Не в Порт-Судан, а в Хайю, но это не меняет дела — Хайя рядом... — сказал Сербин, когда могучий корпус корабля, к которому сейчас подвели трап, возник перед ними. — Рейс «Красного Креста» — противотифозная сыворотка... Кстати, вот и автобус с медиками... — пояснил Сербин.

Это были не столько медики, сколько медички. По тому, с какой быстротой, чуть заученной, они образовали от автобуса к самолету правильный клин, для молодых женщин, собравшихся в дальнюю дорогу, это была не первая экспедиция.

— Плохо дело! — заключила Саня, оглядывая строй медичек. — Вот и Варя считает, что Марфа не может быть здесь, — взглянула она на свою спутницу, и та хмуро опустила глаза, соглашаясь.

— Надо лететь в Туансе... — произнес Сербин. — Лететь, пока не поздно. С билетами я устрою... Денег пока не надо...

И Саня вновь подивилась тому, как он близко принял к сердцу ее беду, как был упорен в желании помочь ей. «Откуда у него все это?» — не могла не спросить она себя и в этот раз.

Он затревожился, зашагал деловито. В его походке тоже было нечто молодое: как те парни, которые еще не добрали солидности; он при ходьбе важно переваливался, — переваливаясь, он как бы набирал солидности.

— Ничего не скажешь, сильна Санька — околдовала, околдовала мужика! — восторжествовала Варя — она глаз не сводила с Сербина. — Не было бы меня здесь, он бы все выложил тебе начистоту!.. Боюсь, что и я его не остановлю...

Но в поздний предполетный час, когда Сербин выволок нехитрый багаж женщин и взору Сани, обращенному к ночному небу, в какой уже раз за этот день открылась безбрежность мира, возник разговор, немало настороживший и ее.

Варя, чья неусыпная мысль продолжала бодрствовать, спросила Сербина:

— У вас чада были, Георгий Георгиевич?

— Было... чадо.

— Не то ли, портрет которого вы спрятали в комод?

— То.

На этом разговор прервался, но и сказанное Сербиным взволновало Саню, как наверняка отозвалось и в душе ее спутницы, — впервые она усомнилась в верности своих предположений, касающихся Сербина. А самолет приближался к Туапсе, и Саня должна была сказать себе: необыкновенным человеком одарил ее день минувший. Вольно было гадать, что́ дало толчок его поступку, но человек явил достоинства завидные. И первое из них: он был самоотвержен в доброте своей и отсек от себя корысть... И еще подумала Саня: он не отверг вопрос Вари о чаде, он подтвердил: чадо было, чадо... И оттого,