от простуды, доставив Наталье – да и другим тоже – лишние хлопоты. «Лучше уж, – решил он, – постоять на крыльце. Ничего, не замерзну».

И выйдя из палаты, он не спеша направился на первый этаж, поочередно поправляя на себе то шарф, то шапку, то воротник куртки. И только ступив на лестничную площадку, задался вопросом: что он скажет медперсоналу, если кто-нибудь его сейчас увидит? Скорее всего, скажет как есть. Не такое уж и страшное преступление – прогуляться по двору в сопровождении медсестры.

Дима вышел в коридор первого этажа и увидел шагающего ему навстречу старика – в те дни второго и единственного оставшегося в этой больнице пациента. С мокрыми и слипшимися остатками волос, промокшим верхом футболки он наверняка шел из душевой. Подросток держал бы себе путь дальше, не останавливаясь, но тот ни с того ни с сего швырнул себе под ноги желтое, больше похожее на половую тряпку полотенце, словно призывая собрата по несчастью обратить на него, бедолагу, внимание. Вдобавок к этому встал на полотенце, прямо не снимая рваные тапки, потоптался, вытер о него ноги. Увидев, что своего добился и теперь есть кому излить душу, засмеялся и принялся истекать желчью:

– Ты думаешь, я ненормальный, да? Старый клоун-маразматик. А эти сволочи в белых халатах – они, по-твоему, нормальные? Брось! – Скривившись, он махнул рукой. – Они наслаждаются моей беспомощностью. И твоей тоже. Пока мы доживаем здесь свои последние дни, они преспокойно трахаются со своими женами и мужьями, отрываются в ночных клубах, набивают раздутые желудки вкусной пищей в дорогих ресторанах и заливаются алкоголем, который не могут себе позволить простаки вроде меня. По выходным устраивают частные вечеринки и ходят в театры, покупая билеты на лучшие места, а если им загорится – найдут и купят чистейшие из всех доступных героин, кокаин или элэсдэ. Они видят по телевидению, как сводят концы с концами бездомные, как насилуют женщин и убивают чьих-то детей, – и подавляют зевоту, потому что их все это не волнует. Зато в компании подобных себе мы с тобой – лучшая тема для анекдотов!

– Откуда вы можете это знать? С чего вы вообще взяли, что они такие?

– Это же очевидно! – развел руками старик и снова вытер ноги о полотенце.

– Мне – нет! Я вижу людей, которые заботятся о нас. И они не виноваты в том, что мы оказались здесь.

– Они заботятся о нас, потому что получают за это хорошие деньги. Не будь наивным! А как думаешь, что с нами станет, когда мы умрем? Сказать тебе? Они сбросят нас в яму, что находится внизу, под зданием, а потом кремируют. Потому что мы для них не больше чем мусор.

– Чушь полная! Зачем вы мне все это рассказываете? И если вам так плохо здесь, почему не уйдете?

– А для того рассказываю, чтобы ты знал. – Пожилой пациент ухмыльнулся. – Чтобы не питал иллюзий о будущем, которого у тебя никогда не будет. Я собственными глазами видел, как того бедного паренька, откинувшего коньки в прошлом году, скинули в яму, как какой-нибудь мешок с опилками. Или ты думаешь, нас кто-то хоронить со всеми почестями будет? Ха! Мы здесь, потому что там, за стенами этой чертовой больницы, никому не нужны! А пока, малыш, твое тело будет гореть в печи, дяденька с гнилыми зубами снимет процесс на камеру и будет потом хвастаться перед погаными дружками! – Он плюнул на полотенце, сошел с него и, проскочив мимо мальчишки, выкрикнул напоследок: – Сами уберут это вшивое полотенце!

Почти с минуту Дима стоял неподвижно, смотря в одну точку, погруженный в раздумья, переваривая услышанное. С виду дед действительно всегда казался ему умалишенным. Но, может, все сказанное им – чистой воды правда?

Развернувшись, подросток зашагал в главный холл, к выходу. «Прежде всего слушай свое сердце», – кажется, так обычно говорят повидавшие жизнь мудрецы.

Толкнув массивную дверь, которая на деле подавалась проще, чем могло подуматься при виде ее, Дима вышел на свежий воздух и остался стоять под бетонным козырьком лестничной площадки, где было чуть менее ветрено, чем за ее пределами. Он окинул взглядом двор – двор довольно просторный, но ему как будто чего-то не хватало – может, растительности или какого-нибудь памятника, а может, людей. Немногочисленные следы на снегу разной степени глубины и четкости могли поведать о том, что периодически кто-то приходит сюда из внешнего мира, кто-то возвращается в него, а другие прогуливаются вокруг здания. Но в данный момент здесь – никого. И за те около пятнадцати минут, что подросток простоял в одиночестве, сквозь стальные прутья высокого забора и центральную арку он не увидел ни единой живой души, ни единого транспортного средства в пределах зоны видимости. И крики старика о том, что никому они, больные, не нужны, холодом прошлись по его спине и слышимым только ему одному эхом разнеслись по всему двору.

Но вот и Наталья подоспела – Дима услышал ее звонкие шаги за дверью, – и ему стало намного легче. Заглянув внутрь, он дал знать о своем присутствии на условленном месте, чтобы та попусту не стояла в холле.

– Не ожидала, что ты придешь раньше меня, – обрадованно сообщила девушка, выходя за ним на свежий воздух.

– Не хотелось заставлять тебя ждать.

Она была одета в синие джинсы, обтягивающие ее стройные ноги, черное драповое пальто, полы которого опускались чуть ниже колен, и невысокие молодежные ботинки на плоской подошве; шею прикрывал темно-бордовый шарф, заправленный под ворот; руки без перчаток – в карманах.

– А не холодно тебе без шапки? – заботливо поинтересовался Дима.

– Нет, я привыкла уже. – Наталья убрала за ухо волосы, с подачи ветерка бьющие по лицу. – После шапки каждый раз приходится с ними по полчаса возиться. Да и не так уж и холодно сейчас. То ли дело когда минус десять и ниже, тогда уже лучше красотой пожертвовать, чем здоровьем.

– Понятно. Наверное, ты права, – сказал Дима, хотя на самом деле не мог до конца ее понять. Ему было неведомо, как можно жертвовать здоровьем ради красоты, но он допускал, что там, на воле, для людей это было обычным явлением.

Они медленным шагом огибали больницу, из темных участков переступая в освещенные теплым фонарным светом и обратно. Смотря на прямоугольное