Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подруга говорит (уже сердито):
– Ты, наверно, думаешь, что ты – белокурая бестия, сверхчеловек, так, что ли?
Этот, что посмелее, говорит тогда обиженно:
– Ничё я такого не думаю. И какая из меня бестия? Я грузчик обычный, а не бестия. И пью не так, как Иваныч, сосед наш. Зачем обижаешь, сестренка? Бестия у нас как раз Иваныч, сосед этот: вот он бестия так бестия! Жену топором зарубил, сейчас сидит…
Подруга Марина, когда ее сынок еще был маленький, обычно взбиралась наверх двухэтажной детской кровати (а сынок лежал внизу) и читала ему на ночь сказки. Как-то раз читали они «Руслана и Людмилу», и пятилетний Ванечка повторял за ней.
Мало-помалу Марина дошла и до этих строк:
«В темнице там царевна тужит,
А бурый волк ей верно служит».
Ваня, до этого послушно повторявший каждую строку, вдруг замолчал.
– Ты там заснул, что ли, сынок? (крикнула сверху Марина).
– Да нет (сказал Ваня). Я вот думаю, она рожает, что ли, царевна эта?
– ?!
– Ну тужит же, мама, царевна-то? А волк, что ли, роды принимает?
Марина зажала рот ладонью, чтобы в голос не расхохотаться: только вчера ему втирала про аиста, и Ваня кивал с пониманием: вот лицемер!
Встретилась как-то с Денисом Драгунским в кафе.
Какой он все-таки приятный, воспитанный человек!
Подарил мне свою книгу.
Подписал так:
«Дорогой Диляре, с любовью и восхищением ее статями и особенно рассказами».
Я зарделась: вот, человек со вкусом оценил мои стати.
Но выяснилось, что в слове «статями» подло закрался мягкий знак, поначалу незаметный.
То есть получается, Денис Викторович восхищается отнюдь не моими статями, а статьями.
Я приуныла.
Стала хохотать (чтобы не показать, что приуныла).
Вежливый Денис встрепенулся:
– Давайте впишу «статьями и статями».
Я твердо, честно, принципиально отказалась.
Мама же сказала:
– Ха! Если он так легко согласился вписать твои стати, то он и статьи написал просто так: русские интеллигенты всегда помогали убогим, сирым, жалели слабоумных, несчастных малых сих… Это подпись христианина, доброго человека, а ты уже тут хвост распустила!
Звонит как-то Борька Бергер, сумасшедший художник.
И говорит:
– Диля, ты в Бога веришь? (в полпятого утра).
– Ага! (говорю оптимистично).
– Понимаешь, без участия Бога ни один волос на твоей голове не зашевелится.
Я говорю:
– Так они у меня и так не шевелятся.
Борька говорит угрожающе:
– Ничё, сейчас зашевелятся…
(И рассказал страшную похабень.)
Какая-то тетка написала мне в Фейсбуке пренебрежительно, что я слово «типа» пишу как «типо» и что у меня сплошная, понимашь, безграмотность.
Я, конечно, ответила, что она стилизации не понимает: что, мол, у меня это – не мой язык, а как бы сочиненный, «собачий», стилизованный (называл же Зощенко язык своих персонажей «собачьим»).
Тут какой-то тип пишет, что, мол, что с меня взять, у меня на аватаре сиськи отвислые (так написано, правда, что ничего не поймешь, но вроде получается, что да, отвислые, и да, вроде как у меня).
Тетка ему отвечает, что, мол, нехорошо, не по-рыцарски, и что тип – хам и что какое ему дело до моих сисек.
А тип пишет, что это он не про меня, что от меня он, типо, в восторге, а как раз про тетку – что у нее отвислые.
Тут я пишу в свою очередь, что нехорошо, какое ему, типо, дело, у кого какие сиськи, и что он не джентльмен.
Получается, что мы с теткой защищаем сиськи друг друга.
Но при этом продолжаем собачиться на предмет моего языка.
Она пишет, что у нее красный диплом, а у меня идиотские опусы.
А тип продолжает орать, что сиськи какие-то не такие.
Тут я ее баню, тетку эту.
Удаляю ее.
А какой-то пожилой интеллигент пишет, что дело не в сиськах, а в хамстве со всех сторон.
А мама говорит, что сейчас делают пластику, если что. И тогда сыра-бора не будет.
– А ошибки и всякое такое, типа, ты поправь, сиськи поправлять тяжелее – наркоз и все такое.
В общем, брейк.
Сиськи на месте.
Всех в бан.
И пластику не надо делать.
– Креста на тебе нет! (сказала мне консьержка Люба, уж не помню, по какому поводу).
– Дык я ж не Вассерман (ответила я легкомысленно).
– Эт хто? (спросила Люба). Еврей, штоле?
– Кавалер ордена трех крестов (говорю).
– Я ж говорю, евреи всегда протырятся.
Один приятель-еврей высмеивает такие вещи. Я его спросила как-то: тебе чай густой или жидкий?
А он с притворным возмущением:
– Что за зоологический антисемитизм?
Вот и мои соотечественники-казахи часто обижаются.
Я как-то написала о дубляже фильма «Человек-амфибия» на казахский: там этот Ихтиандр говорит: «Мен – балык» (Я – рыба), ну, все тут хохотали, а казахи обиделись (правда, к счастью, не все).