Добродеев фыркнул:

— Да ты оптимист, Христофорыч! Что там с твоей мыслишкой?

— Есть вещи, которые даже безголовым приходят в голову, Леша. Надо только выключить мобильник, сесть и подумать. Ножницы — это ориентир. Нужно составить список убийств, имевших место в городе за последние два-три года. Это твоя часть задания, а потом вступлю я. Тебе и карты в руки, Леша, ты ведешь криминальные хроники. Никакой бытовухи, никаких пьяных драк, только «глухари» и «висяки»… немотивированные, как сказал Абрамов. Те, что зависли и пошли в архив. Кстати, Рыбченко сказал интересную фразу… — Монах запнулся.

— Какую?

— Черт его знает! Пытаюсь вспомнить… что-то дельное, и не могу. Голова никудышная стала, надо бы попить травки.

— По теме?

— Что-то о криминальных романах.

— Да мы все говорили фразы о криминальных романах!

— Именно! Когда говорит толпа, молчит резон.

— Сам придумал?

— Ну. Давай сядем, и ты быстренько набросаешь.

— Сейчас?

— Сию минуту, Леша, время не ждет. Тут в парке есть славное летнее кафе, там и осядем. Я не настаиваю на полноте информации, давай по памяти, навскидку. Мне нужна всего-навсего тенденция. Сделаешь?

Добродеев кивнул, и они пошли в парк.

…Монах рассматривал золотые купола соборов, пил пиво и наслаждался прекрасным летним днем. Добродеев сосредоточенно черкал в блокноте, время от времени отхлебывал из бокала; прекрасного летнего дня он не замечал вовсе.

— Все! — сказал он через полчаса примерно и протянул Монаху вырванный из блокнота листок. Там значилось восемь убийств.

Монах пробормотал: «Интересно, интересно… прямо ужас как!» — и углубился в чтение…

Городская библиотека, где работала Лара Сунгур, располагалась на тихой и зеленой тупиковой улочке, недалеко от площади. Они вошли в пустой прохладный вестибюль, где пахло старыми газетами, и доложили дежурному, что пришли к Ларисе Кирилловне Сунгур по личному делу.

— Из газеты, — добавил Добродеев, доставая журналистское удостоверение.

Дежурный, старичок-стручок, окинул их подозрительным взглядом и сказал:

— На выдаче! Прямо по коридору, потом направо.

— Я знаю, — сказал Добродеев. — Приходилось бывать.

Зал абонемента был пуст; около стенда, спиной к ним, возилась тонкая невысокая женщина. Она обернулась, когда они вошли. Это была Лара.

— Добрый день, Ларочка, — поздоровался Добродеев. — Принимай гостей!

Лара вспыхнула:

— Леша! Добрый день!

— А это мой друг-экстрасенс Олег Монахов.

— Я помню, вы были на встрече. Я не знала, что вы экстрасенс… Настоящий?

— Леша шутит, — вмешался Монах, втягивая живот. — Какой там экстрасенс! Скромный маг и волшебник к вашим услугам, Лара. Рад служить.

Он рассматривал Лару, отмечая бледность ее ненакрашенного лица, бесцветные волосы, скромную блузку с наглухо застегнутым воротом, и мысленно сравнивал ее с ослепительной Аленой Сунгур. А еще говорят, что яблоко от яблони…

— Ларочка, нам нужна консультация, — сказал Добродеев. — Можно умыкнуть вас у читателей на полчасика? Нашей жизни ничего не угрожает?

Девушка попыталась улыбнуться, улыбка ее напоминала мучительную гримасу.

— Ничего, читатели у нас смирные. Да и нет сейчас никого. Пойдемте.

Она позвала какую-то Машу, на зов выскочила девчушка лет семнадцати; Лара кивнула: побудь, мол, за старшего, я на минуту. Повернулась к ним, сказала: «Прошу вас!» — и пошла из зала. Гости переглянулись и двинули следом. Она привела их в свой кабинет, уселась за письменный стол и сказала:

— Я вас слушаю, господа.

Было видно, что мысли ее витают где-то далеко. Руки Лары были неспокойны, перебирали какие-то бумажки на столе; а еще она поминутно проверяла пуговку на блузке и облизывала сухие губы.

— Хотите кофе? — Она подняла на них глаза.

Они только что пили кофе в парковом кафе — и пиво, и кофе; Добродеев, приятно улыбаясь, уже собирался отказаться, но Монах опередил его и сказал:

— С удовольствием, Ларочка!

Они наблюдали, как девушка возится с чашками и электрическим чайником, достает из тумбы письменного стола банку растворимого кофе. Добродеев поморщился, он слыл гурманом и растворимый кофе не потреблял, равно как и кофе из автоматов. Монах был демократичен в своих гастрономических пристрастиях, не делал из еды культа и кушал все подряд. Он отметил, что Лара просыпала кофе…

— Сахар? — спросила девушка.

— Мне три ложки, — сказал Монах.

— Я без, — сказал Добродеев.

Они пили кофе: Лара едва пригубила и отставила чашку; Добродеев не пил, просто держал в руках, соблюдая приличия; один Монах пил с удовольствием, он вообще старался от всего в жизни получать удовольствие — с удовольствием кушал, что дают, пил, что случалось, с удовольствием гулял в ведро и в дождь и лежал, раздумывая о смысле жизни, в палатке под развесистым кедром или на бугристом диване в доме Шумейко, рассматривая трещины на потолке. Жизнь слишком коротка для недовольства, считал он.

Добродеев спросил о Сунгуре, и Лара сказала, что все в порядке, все здоровы, отец работает. Наступила пауза; Лара вопросительно взглянула на гостей.

— Мы по делу, Ларочка, — сказал Добродеев, с облегчением отставляя чашку с нетронутым кофе. — Я тут задумал обзорное эссе о литературе, и нам нужна твоя помощь.

Лара кивнула.

— Твоя помощь, как знатока детективного жанра, в частности, как знатока романов отца… надеюсь, ты их все читала?

Это была шутка. Лара бледно улыбнулась и сказала:

— Не только читала, мы часто вместе обсуждаем сюжеты…

— Прекрасно! — с энтузиазмом воскликнул Добродеев. — У меня тут список самых разнообразных убийств, имевших место в разные времена в разных местах, включая романы разных писателей. Я зачитаю, а ты скажешь, что было в книгах отца, идет?

— Понимаете, Лара, разнообразие рано или поздно исчерпывается, и ничего нового выдумать уже нельзя. Это вкратце смысл опуса, — вмешался Монах. — Как говорят, ничто не ново под луной, все уже было когда-то.

— Прямо инструкция к действию, — усмехнулась Лара.

Она пыталась шутить, но даже невооруженным взглядом было заметно, как ей плохо. Монах бросал на нее испытующие взгляды, вспоминая, как увидел ее впервые несколько дней назад на памятной встрече, где она была с парнем… как его? Ростислав, кажется. Она была оживленной, смеялась, держала его за руку… а потом пришла Алена… прилетела как метеор, и все вспыхнуло ей навстречу, а Лара сразу померкла. Та Лара и Лара, сидящая сейчас перед ними, были разительно не похожи, они были двумя разными женщинами. Монах еще тогда подумал, что Ростислав… как бы это поделикатнее… птица не ее полета и герой не ее романа и что их связывает, одному богу известно. Бесцветная дурнушка Лара и красавец Ростислав! Хотя случается, случается… жизнь иногда преподносит такие сюрпризы, что только диву даешься: да кто ж это там сверху намутил такое? А теперь наблюдает, посмеиваясь в бороду. А вот ей, похоже, не до смеха. Поссорились? Разбежались? Глазки блестят, держит себя в руках, если бы не они, выплакалась бы всласть… за стеллажами, среди книг, в родной стихии. И кофе просыпала… руки дрожат. Им хорошо, выплакалась — и свободна, подумал Монах. И с отцом дружит, вместе обсуждают сюжеты. Писатель обсуждает сюжеты не с женой, а с дочкой, негласная оппозиция: стареющий писатель и скромная соратница-дочь против ослепительной мамаши… и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кто берет верх. Сильный и бессовестный всегда сверху. Он вспомнил, как Алена откровенно заигрывала с Ростиславом… та еще штучка! И похоже, перца добавляло то, что он парень дочки… ее это забавляло. И кто бы устоял? Не это ли причина… Он взглянул на печальное лицо Лары…