Только Саша продолжала смотреть в окно, где на холодном стекле поселилось отражение ее грустного лица. Допев последний куплет, Никита остановил ладонью струны, посидел минуту в тишине, и, когда все уже готовы были очнуться, чтобы попросить сыграть что-нибудь еще или просто поболтать о пустяках, гитара снова ожила, а Никита вторил ей: «Так вот теперь сиди и слушай – он не желал ей зла. Он не хотел запасть ей в душу и тем лишить ее сна…»

Он все смотрел и смотрел на Сашино отражение, прилипшее к оконному стеклу. А когда затих последний аккорд песни «Високосного года», оказалось, что все задумались о чем-то своем, глубинном. Лица собравшихся были трогательны и печальны, даже Светка перестала хихикать…

И тогда Никита вспомнил о подарке, который приготовил для брата.

– Димон, слушай, что я для тебя подобрал! – Он начал неуверенно перебирать струны.

Мелодия робко вступала, будто спотыкаясь, но потом полилась смелее, стремительнее.

– Что это? – удивился Димка.

– Это же «Норвежский лес» Битлз! – воскликнула Саша.

И Никита впервые с прошлого лета увидел ее улыбку. И не в первый раз пожалел о решении встречать этот Новый год со Светкой…

Книгу Мураками «Норвежский лес» Никита, как и мама, осилить не смог. Также нетронутым остался и Сэлинджер. «Что привлекательного может быть в историях о простых людях? – размышлял Никита. – Никаких погонь, никаких сражений, никаких чудовищных тайн и перевоплощений – скукота! То ли дело открыть томик Толкиена, а за ним другой и третий – целый неведомый мир разворачивается перед тобой, позволяя гулять по его дорогам, дышать его воздухом… Или взять, например, Лукьяненко – мир-то у него вроде и наш, зато сколько всего небывалого там происходит: борьба добра и зла прямо на глазах у ничего не ведающих обывателей!»

Толкиеном, Лукьяненко, Олди и Семеновой Никита зачитывался до рези в глазах. И очень удивился, когда узнал, что Димка всерьез увлекся этим занудным «Норвежским лесом». Тогда как, даже смотря «Властелина колец», братишка не мог дождаться исхода последней битвы и засыпал мертвецким сном. Никита же раз за разом, словно впервые, переживал за исход сражения, а Димка в это время поддерживал лязг мечей мирным сопением.

Но, что странно: с восторгом путешествующий по иным мирам Никита в мире настоящем стоял на ногах твердо – рациональности ему было не занимать. А Димка, полюбивший вдруг юношеские бытописания, в повседневной жизни казался неловким – будто эта самая жизнь была ему не по размеру. Увлечений – нет, осознанных взглядов – тоже. Даже учеба шла с треском.

Как-то раз у братьев даже возник по этому поводу спор.

– Не понимаю, зачем нужны все эти знания? – отбрасывая учебник по алгебре, вспылил Димка. – Двучлены, трехчлены! Мне и одного в штанах хватает…

Никита сначала заржал, как конь, но потом решил, что брату необходима помощь и наставление в нелегком труде освоения знаний.

– Школа, брат, это не просто впихивание в твою голову различных знаний, – Никита взял гитару и начал перебирать аккорды. – Тут все куда сложнее. Она, понимаешь ли, учит в первую очередь тому, что не все в этой жизни дается легко и просто. И если не понять этого в школьные годы, когда легче смиряться с любой данностью, то потом – рано или поздно – все равно шарахнет по башке. Взрослый в такой ситуации может и не оклематься. В школе ты можешь выбирать: играть по правилам – зубрить и корпеть над книгами или же – хитрить и списывать. Одно из этих умений, как ни крути, понадобится во взрослой жизни. Не имея ни того ни другого – пропадешь! Понял?

Димка скривил физиономию, точно катал во рту комок манной каши.

– Понял. Жизнь – игра. А играть надо по правилам. Хотя, по мне – это какая-то банальщина. Я вот не люблю игры, а жить мне, в общем-то, нравится. Хотя бы потому, что в жизни всегда можно отойти в сторону и посмотреть, как играют другие. Вот это бывает действительно интересно, – Димка почесал нос, и лицо его просветлело, будто он наконец проглотил тот комок каши. – Я спишу у тебя прошлогоднюю домашку по алгебре, лады?

И тут Макаренко внутри Никиты уступил место просто брату.

– Лады, – засмеялся он.

Никите всегда трудно было определить, кто из братьев нуждается в другом сильнее. Конечно, по жизни выходило, что он намного больше помогал Димке: и в уроках, и просто в школе – никто не смел трогать Никитиного брата, знали – получат до звезд из глаз. Однажды Никита даже попытался устроить Димке личную жизнь. Но в тот раз братишка умудрился переплюнуть самого себя, подкинув немало проблем…

И при всем этом иногда Никита всерьез задумывался – а кем бы он стал, не будь рядом Димки? По правде говоря, именно благодаря брату он всегда старался быть на высоте, подавать пример, выглядеть безупречным. Каждый раз, читая в глазах Димки братский восторг, он с прежним азартом готов был идти вперед, даже если накануне казалось, что последние силы иссякли. Разве можно обмануть Димкины ожидания и проявить слабость? В глубине души Никита считал, что во всех его успехах большая заслуга брата, который всегда верил в него, всегда восхищался им…

И вот сейчас, когда «Норвежский лес» неожиданно объединил Димку с Сашей, когда они переглянулись, словно сообщники, Никита впервые почувствовал, что Димка обскакал его. Непонятно, немыслимо! Это напоминало бег по кругу, когда опаздывающий спортсмен вдруг будто бы оказывался впереди всех. И никто уже не помнил, что он отстает на круг. Или это сам Никита опоздал на круг, когда променял чувство к Саше на череду смазливых подружек?..

– Ники, ты такая лапочка! – Светка смотрела на него, как кошка на селедку, и даже выгнула спину. – У меня от твоей игры на гитаре даже мурашки по телу.

Никита выплыл из воспоминаний, как лодка пристает к берегу, и «Норвежский лес» затих под его пальцами.

– Иди поешь, лапочка, – усмехнулась мать. – Поди, тебя и не накормили толком?

Тогда Светка надула пухлые губы, а Никита, уже не опасаясь ее обидеть, накинулся на мамину утку, папины нарезки и вкуснейшие пироги Сашиной бабушки. Съеденные у Светки канапе на острых зубочистках с отвратными мидиями и авокадо надолго укротили его желание отмечать Новый год где-то вне дома.

– Вкусно? – спрашивала мама.

– Бери еще пирожок, – подставляла блюдо Сашина бабушка.

– Угу-угу, – отвечал Никита, щеки которого уже были похожи на яблоки.

Все смеялись, и только Светка бросала на Никиту колючие, как зубочистки из ее канапе, взоры.

– Свет, ты тоже не стесняйся! – Мама пододвинула ей стул.

– Нет, спасибо, я с первого числа на диете, – отказалась та. – Надо следить за фигурой.

– А я, пожалуй, поем еще, – Саша села за стол рядом с Никитой. – Теть Кать, ваша утка – объеденье!

– Светка все время жалуется, что поправилась! – уплетая утку, прочавкал Никита. – И вот странная штука. Когда худышка говорит, что потолстела – все ей, типа, верят и сочувствуют. Но если такое скажет толстуха – обсмеют – это вроде как дурак, говорящий, что глупо сегодня выглядит. Вот и выходит, что худому легко полнеть, умному – признаваться в глупости, богатому – жаловаться на бедность. И что остается толстякам, дуракам да беднякам?..