Крик послышался со стороны кухоньки, смежной с прихожей в его покои. Павел резко открыл глаза и сел на постеле. Голос, кажется, был камер-лакея, впрочем, какое сейчас имело значение, кто кричал? Главным было то, что они все-таки решились: их шаги, на время замершие возле прихожей, стали приближаться к его спальне. Павел вскочил с постели и бросился к двери, ведущей в покои императрицы, потом встал как вкопанный, вспомнив, что еще третьего дня ее заколотили по совету графа Палена, якобы в целях безопасности.

— Сволочь, какая сволочь, — прошептал Павел, растерянно оглядываясь. И тут, в углу за каминным экраном, увидел худощавую фигуру человека высокого роста в испанском плаще, скрывавшем нижнюю часть лица. Верхняя часть была также сокрыта тенью от полей шляпы, надвинутой на самые глаза.

— Павел! — глухо произнесла фигура, и на императора пахнуло холодом, будто перед ним настежь распахнулись двери ледника. — Бедный Павел…

Лет двадцать назад, после одного славно проведенного вечера, кои у цесаревича Павла Петровича выдавались не столь часто, решил он со своим приятелем князем Куракиным побродить по Петербургу инкогнито. Стояла весна, было тепло, и луна светила так, что при желании можно было вполне сносно читать какой-нибудь французский роман. Дышалось легко, на душе было весело и покойно, и казалось, что все горести и напасти кончились, а ждут великого князя единственно радость и счастие. Один из его слуг шел впереди, рядом с цесаревичем — князь Куракин. Второй слуга замыкал сию процессию. Павел с Куракиным беспечно болтали обо всем и ни о чем. Вдруг возле одного из парадных внимание великого князя привлекла фигура человека высокого роста, худощавого, в испанском плаще и шляпе, надвинутой на самые глаза. Казалось, незнакомец кого-то поджидал. Когда процессия поравнялась с ним, человек в плаще выступил от подъезда и молча пошел слева от Павла. Как цесаревич ни всматривался в него, ему не удавалось разглядеть черты его лица. Однако шаги по мостовой тот печатал так громко, что, казалось, камень бьется о камень. Сначала Павел очень удивился такому прибавлению в их компании, потом почувствовал, что его левый бок замерзает, словно незнакомец, шедший рядом, был сотворен изо льда. Стуча зубами от холода, великий князь повернулся к Куракину и спросил:

— Как тебе наш новый спутник?

— Какой спутник? — удивился Куракин.

— А вот тот, что идет по левую руку от меня, и притом довольно громко идет.

— Я никого не вижу, — ответил Куракин после недолгой паузы, во время которой он, верно, пытался присмотреться.

— Да вот же! — остановился Павел. — В плаще, слева, между мной и стеной!

— Ваше высочество, слева от вас никого нет, только стена.

— Да как же стена! — возмутился будущий император и протянул руку. Но он коснулся лишь шершавого камня. Рука цесаревича беспрепятственно прошла сквозь незнакомца, присутствие коего он продолжал чувствовать рядом и даже различал его одеяние. Затем Павел пристально взглянул на него и встретился со сверкающим из-под шляпы завораживающим, знакомым взглядом. Как будто он когда-то давно видел этот взгляд.

— Куракин, — обратился к приятелю цесаревич, дрожа все сильнее и чувствуя, как кровь стынет в его жилах. — Не могу изъяснить, но это очень странно…

И вдруг незнакомец позвал великого князя печальным глухим голосом, точно сидел на самом дне глубокого колодца:

— Павел!

Влекомый какой-то могущественной силой, цесаревич тотчас ответил:

— Что вам надобно?

— Павел, — повторил незнакомец снова, однако голосом более мягким, но тем же печальным тоном.

— Ты слышишь? — снова спросил Куракина цесаревич, превозмогая лютый холод.

— Ничего не слышу, ваше высочество, — отозвался тот.

Великий князь продолжал смотреть на незнакомца. В том, что это призрак, цесаревич уже не сомневался.

— Павел. Бедный Павел, — произнес призрак.

Шляпа его сама собою приподнялась и открыла лоб. Цесаревич узнал его и отпрянул в изумлении, но прежде, чем он пришел в себя, незнакомец бесследно исчез. Только какое-то время был еще слышен звук удаляющихся шагов.

— Это вы? — прошептал Павел.

Ни слова не говоря, фигура черным крылом распахнула плащ, как бы приглашая его укрыться под ним. Блик света упал на бледное лицо призрака, и Павел узнал: это был тот человек, которого они встретили, когда с князем Куракиным решили побродить по Петербургу инкогнито. Узнал Павел и круглые, как у кота, глаза, смотрящие на него с каким-то холодным участием, и жесткую ниточку усов, тонкими стрелками торчащих в стороны.

Павел быстро скользнул к призраку и присел на корточки, обхватив руками ботфорту. Плащ запахнулся, обдав его ледяным холодом, и наступила тьма.

* * *

— Его здесь нет! Сбежал?!

— Не может быть! Далеко не уйдет, всюду наши караулы.

— Никуда он не денется, господа, постеля совсем теплая. Наша птичка не улетела, она где-то здесь спряталась.

Павел узнал голос. Последнюю фразу сказал отставной генерал-поручик Беннигсен. А потом над самым ухом императора прозвучало:

— Le voila![1]

Павел открыл глаза. Прямо над ним, облокотившись о каминную полку, стоял длинный и сухой, как жердь, барон Беннигсен и насмешливо смотрел в глаза императору.

— Государь, вы перестали царствовать, — не меняя позы, как бы мимоходом обронил генерал-поручик.

— А, господин англинский подданный, — не сводя с него горящих глаз, поднялся с корточек Павел. — Теперь вы здесь приказываете, больше, верно, некому?

— Вы арестованы, ваше величество, — произнес кто-то за спиной Беннигсена.

Павел поднялся на цыпочки, дабы разглядеть сказавшего, и увидел князя Зубова.

— Что ж вы это творите, Платон Александрович?

Светлейший хотел было ответить, но тут в комнату ворвался незнакомый Павлу поручик и что-то шепнул Зубову на ухо. Тот кивнул и поспешно вышел, и тотчас в прихожей раздался топот ног и шум.

— Солдаты! — с тревогой воскликнул кто-то, и заговорщики ринулись вон из спальни.

Беннигсен побледнел, но не тронулся с места. Павел сделал несколько шагов по направлению к нему и увидел шпагу, нацеленную ему в живот.

Шума борьбы в прихожей слышно не было. Напротив, двери в императорскую опочивальню открылись, и вместе с недавно вышедшими офицерами в спальню вошла еще одна группа заговорщиков, тесня один другого, между коими Павел узнал двух других братьев Зубовых, полковника Аргамакова, статс-секретаря Трощинского, князя Яшвиля и командира Преображенского полка генерала Талызина.

— Что все это значит? — Павел старался говорить громко и уверенно. — Я требую объяснений!