— Опять перекрывают шоссе?

— Ага… — Берл хмуро кивнул и выругался. — Только тут все наоборот: перекрывает полиция, а эти прорываются. И я, дурак, хорош: совсем забыл, что в Офаким сейчас просто так не проедешь. Вот ведь… как с утра не заладится… И не развернуться, мать его…

— А что у них там такое в Офаким?

— Демонстрация.

— А что за…

Берл разраженно стукнул по рулю.

— Слушай, бижу, погоди с вопросами. И так голова кругом. Дай подумать.

Не доезжая полусотни метров до перекрестка, они встали глухо — ни туда, ни сюда. Люди вокруг выходили из машин, разминали затекшие ноги, переговаривались. Колька тоже открыл дверцу и вылез наружу, подальше от мрачно молчащего напарника. Зной тут же навалился на него потной тяжелой тушей. Поворот на Офаким был и в самом деле перекрыт полицейскими машинами. Менты в голубых рубашках стояли на манер киношных шерифов, заложив руки за спину, широко расставив ноги и надвинув на глаза козырьки лихо заломленных фуражек. Дубинки и пистолеты торчали из них, как рукоятки зонтов из галантерейных стендов. Обвешанные шнурами, наручниками, переносными рациями, знаками отличия и еще какими-то непонятными скрепками, табличками, сумками и подсумниками, менты олицетворяли собой закон во всем его неумолимом многобразии.

А вокруг этой неподвижной стены плескались, накатывая и вновь отступая, безалаберные оранжевые волны. Кто-то, размахивая руками, пытался спорить с офицером, другие что-то доказывали рядовым полицейским, третьи просто бросали машины на обочине, навьючивали на себя рюкзаки и, огибая заслон пешком, двигались дальше, в сторону города. Многие шли с детьми; матери толкали перед собой коляски. Куда они в такую жару? Колька смахнул с лица пот. Злое солнце висело над перекрестком, подрагивая в слоистом мареве выхлопных газов.

Сзади послышались крики и смех. Колька обернулся. Из съехавшего на обочину автобуса высыпала большая группа подростков, ребят и девчонок в оранжевых футболках. Обходя машины, они вприпрыжку пересекли шоссе и двинулись к городу прямо через убранное подсолнечное поле. На ментов они не обращали никакого внимания. Кто-то из водителей начал гудеть; остальные подхватили, и через несколько секунд уже вся дорога стонала единым оглушительным стоном.

Ровная цепочка ментов дрогнула. Посовещавшись между собой, они ненадолго приоткрыли заслон. Машины ринулись на пустое офакимское шоссе, подбирая бредущих вдоль дороги товарищей. Гудки прекратились.

— Коля! Коля! — это Берл звал Кольку, раздраженно размахивая руками. — Садись, сейчас поедем!

И точно, несколько десятков пропущенных полицией машин на время высвободили голову автомобильного затора. Худо-бедно они проехали перекресток, и Берл нажал на газ, ускоряясь на свободном в этом направлении шоссе. Слева тянулась многокилометровая оранжевая пробка.

— Не слабо у них тут, — удивленно сказал Колька.

Берл скользнул по нему странным взглядом.

— Что?.. — еще больше удивился Колька. — Что-то не так?

Берл уже открыл было рот, чтобы ответить, но тут зазвонил телефон.

— Братан?

Это был Гамаль.

— Да, — коротко ответил Берл. — Слушаю.

— Не сердись, — сказал Гамаль. — У нас есть пословица: если твой конь говорит тебе «нет», то одно из двух — либо ты просишь что-то не то, либо ты просишь как-то не так.

Берл молча ждал продолжения. Гамаль вздохнул.

— Того, кто тебе нужен, зовут Чико. Это кличка, а настоящее имя — Дрор Наим. Найдешь его в Хайфе, на Адаре. Ресторанчик-стейкия под названием «Муса»… — он перевел дыхание. — Берл?

— Да?

— Я тебе ничего этого не говорил. И другу своему тоже объясни.

— Хорошо, — Берл покрутил головой и улыбнулся. — А за друга не беспокойся — он все равно ни бум-бум, ни на арабском, ни на иврите… Гамаль?

— Да?

— У нас тоже есть пословица: настоящий конь никогда не говорит «нет». Знаешь почему?

— Почему?

— Не лошадиное это дело — разговаривать.

Гамаль рассмеялся.

— Приезжай как-нибудь. Не по делу, один.

— Спасибо, брат. Приеду.

Берл отсоединился и глубоко вздохнул.

— Что такое? — спросил Колька. — Кто это был?

— Да так… — весело ответил Берл. — Один дурной конь, который хотел стать верблюдом… Ты в Хайфе когда-нибудь бывал?

Колька хмыкнул и отвернулся к окну. Оранжевая пробка снаружи рассосалась, и теперь солнце вхолостую жгло пустынное шоссе, пыльные придорожные кактусы и растрепанную тракторами желто-зеленую равнину северного Негева.

Дышать на Адаре — узенькой полоске города между раскаленным морем и круто убегающей вверх стеной Кармельского хребта — было решительно нечем. Автомобильные пробки, трубы близкого нефтеперегонного завода, склады торгового порта и рынок совместными усилиями вырабатывали такую тошнотворную смесь выхлопных газов, дыма и гнилостных миазмов, что нормальные человеческие легкие наотрез отказывались выискивать в ней кислород. Едва заметный бриз с моря не только не приносил облегчения, но, наоборот, удерживал ядовитое облако на месте, прижимая его к Кармелю и не позволяя ни рассеяться над волнами, ни вскарабкаться вверх, туда, где виднелись небоскребы и виллы Верхней Хайфы. Выйдя из машины, Колька потянул воздух, да так и остался с разинутым ртом.

— Держись Коля, — сочувственно сказал Берл. — Я тебе легких путей не обещал. Здешние-то уже привыкли, а вот приезжему человеку, да еще и по первости… Ты закури, легче станет.

Они прошли по узкой улочке, зажатой между обшарпанными закопченными домами. На углу в теньке сидел на стуле пожилой пузатый мужик в майке и обмахивался соломенной шляпой. Рядом с ним прямо на тротуаре стоял стаканчик с черной кофейной жижей и овальными разводами на серых пенопластовых боках.

— «Муса»?.. — он махнул шляпой за спину. — Это туда. Прямо и налево, еще раз налево, а там увидите… Жарко, а?

— Фу-у-у… — вздохнул Берл.

Пузан сделал кругообразное движение, которое охватило сразу все: и море, и дома, и Кармель, и тень, и обезумевшее солнце в зените. Затем он водрузил шляпу на лысину и, высвободив таким образом обе руки, развел их в стороны широким извиняющимся жестом:

— Лето…

Прямо, налево, еще раз налево… Зной вскипал в лабиринте переулков, как огненный металл в плавильной форме. Стейкия «Муса» оказалась небольшим заведением, зажатым между газетно-лотерейным киоском и кустарной мастерской по изготовлению ключей. Несколько столиков стояли прямо на тротуаре, защищенные от солнца потрескавшимся пластиковым навесом. Внутреннее пространство ресторанчика длинным чулком уходило вглубь, в полумрак. Слева за стойкой дымил мангал, встроенный в закопченную стену. На прилавке и на витрине теснились судки и миски с салатами, соленостями, зеленью и приправами.