скоро захочет две, а через некоторое время посчитает, что и три тысячи оплаты его труда вполне заслужены. Сперва ел курицу, после перешел на индейку, но и она так себе, можно уже переходить и на мраморную говядину, отрицая сам факт возможности вновь есть только курицу.

В этом мире не так. Здесь люди умеют ценить то, что есть. Почему? Я как-то задался этим вопросом. На мой скромный взгляд, люди средневековья все равно ждут подвоха, ожидают, живут в тревоге, с пониманием того, что уже завтра всего достатка не будет. Постоянное ожидание голода, лишений, болезней и войн заставляет людей ценить настоящее, благодарить Бога, что имеетсяпрямо сейчас шуба и не холодно, а в горшке каша с мясом, да лепешка.

И у меня складывалось такое ощущение, когда я только въезжал на свои земли, что многие были с настроением, которое я бы охарактеризовал такой фразой: «Ну, наконец-то, что-то плохое. Уж лучше такое испытание, чем голод или болезни». Люди ждали негатива и радовались тому, что это самое плохое случилось и оно оказалось далеко не самым плохим.

Мне и всему Братству верили. Все вокруг, включая и ратников, были убеждены, что братья и послушники любого супостата на лоскуты порежут. Мало того, под начальством купца Арона возникла купеческая гильдия и пока что пять купцов, которые в нее вошли, потирали руки. Они были убеждены, что любая война принесет исключительно доход и были готовы распродавать трофеи. Так что ждали войны чуть ли не с нетерпением, предвкушая.

И такие тенденции — не самое полезное. Думается мне, что в мае 1941 года в Советском Союзе было крайне мало тех голов, которые считал, что Красная Армия сможет проиграть пограничные сражения немцам. Ну, а о том, что нацисты будут стоять под Москвой, а после дойдут до Сталинграда, так и речи не было. Чем закончилось такое отношение к действительности, я знаю. Для меня этот исторический пример поучителен.

— Почему люди во Владово и в Нерлядку вернулись? — начал я совещание не с похвалы, а с критики и обвинений.

— Так укрепленная же застава. Там два табора поставили с валами и рвами. Чего людям ютиться на лесных заимках? Да и посевная же, — возразил Ефрем, отвечающий за это направление.

— Не будет наших людей, именно наших, которые уже знают, как вести хозяйство, на полях вновь собирать станем по пять пудов с пуда посеянного, — продолжил я критику. — В Нерлядке нет детинца, так что оттуда всех вернуть на заимки и обеспечить доставку телегами работников. Выполни, Ефрем, или иди служить рядовым ратником.

Нерлядка и Владово — это два поселения, которые расположились как раз на вероятном направлении удара из Владимира. Окруженные уже рядом деревень, эти два городка должны были первыми встретить наступление князя Ростислава Юрьевича, случись такое. А в Нерлядке только-только стали строить детинец и для его постройки, хотя бы в минимальном виде, нужно месяц, не меньше.

— Воевода, там же и мои воины, — отозвался Алексей, дядюшка мой. — Разве же не убережем?

— И где теперь ты их расселишь, тех, кого привел из обоза ромейского? Крестьяне и горожане возвращаются, они и занимают свои дома. В чистом поле жить, или отправишь воинов по их собственным домам? На заимках можно было еще с месяц пожить, приезжая засеивать поля. Там и зверь вернулся, можно в лесу промышлять. Так что голодными на зиму точно не останемся. А озимые и без крестьян соберем, — сказал я и понял, что немного, но перегнул палку.

На самом деле, без крестьян собрать урожай озимых хлебов будет сделать сложно. Воинов, несмотря на то, что прибыла еще тысяча конных от обоза и еще полтысячи от великого князя, не хватает на все направления, чтобы контролировать не только подходы, но и знать, где находятся силы князя.

Мы ведем глубинную разведку и на это дело задействовано почти тысяча сто конных воинов. Это не только разведка, работать которая начала еще до моего прибытия на земли Братства, это уже реальная диверсионная война. Отряды Братства без явных опознавательных знаков, делая засады наверняка, чтобы не оставлять свидетелей, нападают на обозы, как и на мелкие отряды Ростислава Юрьевича.

— Где рязанцы? — спросил я у Боброка, которому поручил координацию действий с союзниками, с рязанцами, муромцами и половцами.

— Два дня, и будут остальные отряды, — сообщил тысяцкий.

Да, сразу по возращению, я провел кадровые перестановки. Повышение получили Алексей, Боброк, Ефрем, Лис — они стали тысяцкими. Вызволенный вместе со мной Веснян стал витязем. Может быть, они и не достаточно доросли до таких чинов, но показали верность, стремление работать. И эти два фактора я и посчитал важнейшими критериями.

— Нужно решать проблему с Ростиславом Юрьевичем быстрее. Скоро прибудут ученые мужи из Византии, пора налаживать учебу. Арон, ты нашел пять десятков отроков для обучения? — решил я разбавить военные вопросы проблемой образования.

— Да, все сыновья старост нынче учатся грамоте и иным наукам у Даниила… Вот их, да некоторых воинов из особо способных к науками, из мастеров. Но, Даниил… Он уже протестует, — сказал купец, который становился уже больше, чем специалистом по торговым делам.

— Я с него еще спрошу, почему до сих пор нет устава обучения в Затворе, который ему и надлежит создавать и там руководить. А в остальное, пусть не лезет. Если что, то ко мне отсылайте, — сказал я, зная о скверном характере Даниила.

Для него, видите ли, не понятно, что это за бесовское обучение вне церкви. Ну и все в этом духе. Особенно взъелся священник на химию. Приходилось уже апеллировать и к тому, что наше производство елея — ничто иное, как химия и есть.

Нам не хватает кадров, так что приходится постоянно работать в цейтноте и нагружать тех, кто тянет. Вот для того и нужно образование, в систему которого я буду вникать самым нещадным образом. Мне уже сейчас необходимо порядка тридцати чиновников, причем, это без учета старост. А сколько управленцев нужно Руси? Много, очень много.

Чем монголы смогли скрепить свою державу? Он же были вроде бы как обречены на быстрый распад. Но нет, продержались. А причина — это китайский опыт управления, система, строящаяся на жесткой дисциплине. Ну и ямские станции помогли, некоторые менее важные вещи тоже были, но без системы — никуда. Нам нужна система!

И я собираюсь решительно сражаться на то, чтобы выпускников моей академии