Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Томмазо сидел напротив того места, где танцевали мои мать и отец. Эдоардо я не нашла, но была благодарна за это. Я устала от того, что он был моей второй тенью.
Я вернулась в настоящее и посмотрела на Ауну и Селену, которые все еще были увлечены разговором о моем муже.
— Прошу меня извинить, — пробормотала я и, не дожидаясь их ответа, направилась к дверям главного бального зала.
Вдруг мне стало давить на грудь, и я ускорила шаг.
Я улыбалась и кивала, когда люди пытались меня остановить, поздравляли и желали всего хорошего. Я ожидала, что Николай или мой отец попытаются остановить меня, чтобы вернуть обратно в гнетущее удушье от того, что я окружена всеми этими людьми.
Но никто не остановил меня. Никто не пытался. И чем ближе я подходила к двойным дверям, ведущим в коридор отеля, тем сильнее становилось это давление. Стало жарко, на висках выступили капельки пота.
Когда я наконец пробралась через открытые двойные двери и оказалась вдали от шума и света, то глубоко вдохнула и почувствовала головокружение.
Я уже шла по коридору и завернула за угол, когда поняла, какой путь проделала, но не остановилась. Мои ноги бесшумно ступали по плюшевому ковру, а пальцы крепко сжимали кружева платья. А когда я обогнула очередной угол, то остановилась и прислонилась спиной к стене. Я откинула голову назад и закрыла глаза.
Просто дышала.
Звуки свадьбы стихли, и я почти ничего не слышала, только ровный стук сердца, прилив крови к венам, заполнивший мои уши. И так продолжалось несколько долгих минут, пока женский вздох, легкий стон не нарушил мое спокойствие.
Я открыла глаза и подняла голову, чтобы окинуть взглядом коридор, откуда доносился шум. Затем я снова услышала этот женский звук, который явно был вызван удовольствием. За ним последовало хриплое мужское ворчание. Затем раздалось тяжелое дыхание.
Я двинулась навстречу, не успев понять, что происходит. Дверь, перед которой я остановилась, была частично приоткрыта, и лишь небольшая щель позволяла мне заглянуть в затемненную комнату. Через окно, расположенное сбоку, проникал голубоватый лунный свет и показывал мне тела, прижатые к большому дивану.
— Ты собираешься отдать мне все?
Я почувствовала, как заколотилось сердце. Я знала этот голос.
— Ну же. Просто подними платье и позволь мне.
Эдоардо.
Это было неправильно, и не только потому, что я наблюдала за чем-то очень личным.
— О, Эдоардо. Я люблю тебя.
Я прикрыла рот рукой, чтобы не выдать своего шокированного вздоха, когда услышала Франческу.
— Я хочу тебя, — прошептала она. Послышался звук скидывающийся одежды, расстегивающейся молнии, а затем Эдоардо застонал, задыхаясь, и я сделала шаг назад.
— Вот и все. Да, это оно.
И тут до моих ушей донесся отчетливый звук их секса.
— Я люблю тебя, Эдоардо. Боже, я люблю тебя.
Я попятилась назад, зацепившись каблуком за край платья. Я раскинула руки, пытаясь справиться с собой, и ударилась спиной о стену так громко, что все звуки прекратились. Мне следовало бы поспешить прочь, но я застыла на месте, услышав тихий, неистовый шепот.
А потом дверь распахнулась, и из нее вышел Эдоардо, с пистолетом в руке, с безумными глазами. Его взгляд остановился на мне, и глаза, казалось, потемнели, а брови нахмурились.
— Возвращайся на вечеринку.
Я осознала, что он говорит не со мной, хотя его взгляд был прикован к моему лицу. Мгновение спустя Франческа проскользнула мимо него, ее тело замерло, когда она увидела меня, ее глаза расширились.
— Амара, — тихо произнесла она, глядя на меня и Эдоардо. Она сделала шаг ко мне. — Это не то, что ты думаешь. Ты не можешь сказать…
— Я сказал вернуться на эту чертову вечеринку, — огрызнулся Эдоардо и посмотрел на Франческу с глубокой хмуростью на лице.
Я увидела, как дернулось ее горло, когда она сглотнула, и почувствовала, как из нее выплеснулся страх. Это была не просто ее нерешительность и страх, что я расскажу кому-нибудь, что они с Эдоардо занимались сексом, чем-то совершенно запретным, сокровенным, что ты даришь только своему мужу.
Если бы об этом стало известно, это погубило бы ее, разрушило бы ее семью и их репутацию. Их будут сторониться, на них будут смотреть свысока, и все из-за одного поступка. И неважно, сказала ли она мне, что была с кем-то, как намекнула на примерке платья — как будто хвасталась этим. Слова были просто… словами. Легко скрываемые. Но это. Это нельзя было скрыть или отмахнуться, если бы кто-то, кроме меня, узнал об этом. Были те, кто хотел опозорить семью, причинить боль тем, кто выше их.
Но, несмотря на все это, она не боялась этого, не сейчас. Ее страх был связан с абсолютно зверским выражением лица Эдоардо, обращенным прямо на нее. Я никогда раньше не видела его таким. Он всегда был таким стоическим, казался таким безучастным.
Но это… это был тот же опасный человек, которого я видела, когда смотрела в лицо отца. Они были вырезаны из одного и того же материала. Они все были такими.
Когда она не спешила двигаться, Эдоардо повернулся к ней лицом и сделал шаг вперед. Она схватилась за край платья и, развернувшись, заспешила по коридору, бросив на меня последний взгляд через плечо, прежде чем завернуть за угол, и мы с Эдоардо остались вдвоем.
Он медленно повернулся ко мне лицом, и у меня перехватило дыхание: воздух вокруг словно высосали, и я почувствовала, как его гнев нахлынул на меня с новой силой.
— Я ничего не видела, — я не знала, почему произнесла эти слова. Он и я знали правду, знали, чему я была свидетелем. Это было ясно написано на моем лице.
— Давай не будем делать из тебя лгунью, Амара, — он сделал шаг вперед, но мне некуда было бежать.
Справа от меня была стена, слева и впереди — Эдоардо, и я оказалась в ловушке.
Я облизнула губы. Я могла бы закричать, позвать на помощь. Но сжатие челюсти и напряжение губ подсказали мне, — он знает, куда ведут мои мысли. Он поднял палец и приложил его ко рту.
— Тс-с-с. Мы не хотим, чтобы кто-то услышал шум.
Если бы я кому-нибудь рассказала о том, что видела, это не навредило бы никому, кроме
