– Голубую, наверное?

– Да-да, голубую.

– Все молодые женщины хотят голубую. И у всех, знаете ли, алчные свекрови и золовки.

– Ну это классика, по сказкам. «Морозко»-то смотрели фильм?

– Никогда не любила норковый мех. Коричневые – для матрён, светлые тона желтеют со временем, если просто в шкафу висят. На мой взгляд, надо брать пегую. Желтизна незаметна, и не так по-бабски, как чёрно-коричневые гризайли.

– Три манто! Прикидываете? Три! Где я ей их откопаю? А деньги?! Откуда деньги?! Не буду тут плакаться, что я пережил, даже, только не смейтесь, застрелиться хотел. Я с сыном своим редко виделся. Работа, вечером придёшь – он спит. Он и не болел никогда. Мы, Ястребки, здоровые во всех поколениях. – Следователь улыбнулся, почти захохотал, обнажив ряд белоснежных крупных зубов с несколько выпячивающими клыками. – Но всегда знал, засыпая, – сын тут рядом, за стеной, сипит. Заснул, как девушка, в слезах. Утром Ванька меня разбудил, смотрю я на него, слушаю его лопотание, а он так на меня похож, у нас в породе все одинаковые. И так мне захотелось посмотреть, как он будет расти, как вырастет, на себя в молодости со стороны посмотреть, что называется, лев толстой-детство-отрочество-юность, читали?

– Не помню, честно, не помню.

– Почитайте. Я сам сейчас читаю, очень нравится. В школе-то дурака валял, но, правда, за область по стрельбе из лука выступал, лучник я. Ну да ладно, это в прошлом. И вот мне сказали по секрету, ну, в нашем отделении милиции номер семнадцать, что если к вам прийти и в ноги поклониться, то вы с шубой подсобите, выпишете путёвку на склад, по государственной закупочной цене, без торговой наценки.

Татьяна Михайловна улыбнулась:

– Да. Я многим помогала в этом плане. Мне не отказывали на фабрике никогда. Но я всех записывала в блокнот. Второй раз отказывала. Ситуации разные бывают, я сама своей семье посылала почти каждый год мех. Я понимала, что и у других похожие ситуации. Кто-то, конечно же, пальто загонял. Но я никому не отказывала. Один шанс был у любого жителя, главное, чтобы прописка была пушнорядская. Об этом знали не все, но в милиции знали, завмаги знали.

– Вот. И я пошёл. И вы выслушали. Ничего не сказали. Выписали пропуск, от шоколадки отказались наотрез – боялись взяток, и правильно делали.

– Да. Благодарности не принимала. Просто мне несложно, фабрика не обеднеет, да и с людьми сразу отношения налаживаются, мало ли что. Вы вот помните.

– Я жену привёл – она выбрала. Расплатился. Увы, в долги залез такие, всё продал, оружие дедово коллекционеришке загнал, ещё туристу амуницию вместе с прабабкиным сундуком – всё родовое, старинное – всё продал. Даже взятку принял от одного, всё, слава богу, обошлось, со взяткой, хвоста не было. В долг давали. Во времена были! А сейчас дашь в долг, а спустя месяц уже и брать бесполезно – такие гроши…

– Ну а как с женой-то, развелись по-человечески?

– Обошлось. Уехала с пальтишками своими норковыми, к сыну приезжает, меня даже видеть не хочет. Вырастил я Ваньку как мог. Со школой проблемы. Ну не дано ему, всё-таки без матери рос. Всё сам. Работает сейчас в местах не столь отдалённых, с зэками, там в вечернюю школу ходит. Законом-то не запрещено. Зэкам-поселенцам можно, а ему что, нельзя? Они подшучивают, но у Ваньки цель – освоить программу. Потом в армию, а там уже подумает, может, и в школу милиции… Но я отвлёкся. Так вот, я всегда помнил тот ваш поступок.

– Милый Василий Юрьевич! Положа руку на сердце, никакой моей заслуги. Меня наш глубокоуважаемый пушной отец предупредил: на фабрике всегда злоупотребления были и будут – специфика такая. Есть негласный фонд – для таких вот, кто со склада сразу выкупал по чуть-чуть. Убытка от этого, повторюсь, никакого. Несправедливость, конечно. Работник-то фабрики после трёх лет работы право на шапку имеет, а на пальто – после десяти. А тут получается как бы с чёрного хода. Да у меня и у самой рыльце в таком пушку из-за этих манто, вам и не снилось. Я ни себе не отказывала, ни другим, и пушной отец мне сразу сказал: поласковей, отношения не обострять, выписывай пропуск, и всё. Я имела право выписывать, мы же ездили на международные конференции, вывозили на подарки капиталистическим друзьям, чтоб всё-таки отменный селекционный товар нам поставляли, задабривали как могли. Так что ничего сверх я для вас не сделала. Помните – это хорошо, значит, вы хороший человек.

– Фу, – выдохнул Ястребок и зыркнул на Татьяну Михайловну сочувствующе, – а сейчас переходим к даче показаний, которая не дом-дача, а от слова «давать». Так вот. Перед вами бумага. Пожалуйста, сейчас при мне напишите всё. – Ястребок смотрел жалостливо, подобострастно, как будто подлизывался.

– Вы не лисьте – не люблю. – Выдержка Татьяну Михайловну покинула, она стала резкой, какой всегда становилась на фабрике и в питомнике, если что-то нарушалось: процесс, условия, температура, кормёжка – да много ещё чего. – Что именно писать?

– Всё о покойном Вадиме Витальевиче Зинове. Как познакомились, как работали, и особенно подробно о том, когда вы его видели в последний раз.

– Хорошо. Сейчас напишу.

– Но учтите, – стал волноваться Ястребок, – на бумагах печати, заверенные сегодняшним числом, подписанные завотделом по… неважно… начальством моим. То есть этот документ может работать против вас. Вы можете вообще и не писать, можете отказаться. Тогда на листе просто напишите – отказываюсь, дата и подпись.

– Нет-нет. Обычная процедура. Человек погиб. Я не против всё написать, это даже мне выгодно…

– Вот это не могу вам сказать: может быть и выгодно, а может и потопить вас…

– Что значит «потопить»? Я же не убивала.

– Вы сначала напишите, а потом продолжим допрос, то есть разговор…

– Василий Юрьевич! – Татьяна Михайловна только было взяла ручку и тут же отложила обратно на стол. – Чую я что-то, нехорошо на душе. Может, давайте по правилам. Я к вам приду, напишу, всё официально…

– Вы так и сделаете, Татьяна Михайловна. Я же с этого начал: вас вызовут. И я к вам пришёл не для того, чтобы вас потопить. Поверьте мне. Я вам добра желаю. Я не обманываю. Но объясню всё после дачи ваших показаний. Это в ваших интересах, поверьте!

– Хорошо. – И Татьяна Михайловна стала писать.

Ястребок вышел из кухни, он внимательно осмотрел всю квартиру, беспардонно сел на кровать рядом с аквариумом и стал играть с Боней и Борисом. Собаки прыгали, игриво прихватывали зубами огромные пальцы-сосиски, они были просто счастливы, повизгивали и виляли обрубками.

Спустя час, а может и все полтора, Татьяна Михайловна позвала следователя. Он взял бумагу, быстро пробежался по рукописному тексту на пяти листах.

– Старалась ничего не забыть, не пропустить…

– Вы отдаёте себе отчёт, что последней видели Вадима Витальевича в живых?

– Да? Последней? Я об этом не подумала.

– Ну а вы понимаете, что могут возникнуть серьёзные подозрения?