А ведь если посмотреть на старую бумажную карту (Марьяша не только посмотрела перед выходом, но и захватила карту с собой), то полоса болот, отделивших Затопье от мира, не такая уж широкая. Где пять километров, где семь… Вроде ерунда, час ходьбы, или час с четвертью, если шагать по ровной дороге. Понятно, что дорог тут не осталось и по прямой никто не ходит, не то давно бы кровососы в гости заявились. Шли они по возвышенным местам, лишь изредка спускались в топкие низины и пересекали их по замаскированным гатям. Прямым пройденный путь не был и не мог быть – и все равно состыковать его с картой никак не получалось, существовали они по отдельности, в разных измерениях.

Марьяша поделилась сомнениями с Дрыном: больно уж долго идут, нельзя ли как-нибудь срезать? Он растолковал, что есть короткая дорога, и по ней уже дошли бы, да не для всех тот путь проходим. Там, дескать, надо по двум натянутым веревкам переправляться через глубокий провал в земле – по одной ступать, за другую держаться. А этакого бугая те веревки нипочем не выдержат (он кивнул на Бобу, бодро шлепавшего с громадным рюкзаком за плечами). Сама же придумала его с собой взять? Ну так шагай теперь, не жалуйся. И нечего тут картой трясти, он, Дрын, в картах ничего не понимает, другие тоже. Им карты ни к чему, по приметам дорогу запоминают.

Вот тогда-то у нее мелькнуло подозрение… А еще через полчаса ходьбы (тридцать минут показались натертой ноге и натруженным мышцам тридцатью годами) подозрение переросло в уверенность: Марьяша увидела на вершине невысокого холма очень приметную засохшую сосну, ствол ее раздваивался, потом снова срастался, так что получилось нечто вроде буквы «Р».

Сосну-букву Марьяша уже видела. На этом самом холме, но с другого ракурса. Час назад они шли с другой его стороны и вполне могли бы срезать изрядный кусок пути, напрямую перевалив через возвышенность. Парни нарочно водили ее кругами.

Похоже, она пересолила там, невдалеке от управы. Слишком круто за них взялась. Самочинно произвела себя в командиры, пугала Бобой и оторванными яйцами… От Лизы они такое терпеть привыкли, но преображение Марьяши слишком уж ломало стереотипы.

И вот теперь прилетела ответка. Что Бобу не стоило тащить с собой, ей уже дали понять. Теперь наглядно вдалбливают другую мысль: не лезь в командиры, если не способна делать что-то хотя бы наравне с подчиненными.

Парни сильно ошиблись, затеяв такую игру. Привыкли считать близняшек совсем разными, не понимают, что характеры у тех схожие, внутри у каждой стальной стержень, не согнешь и не сломаешь… Просто до сих пор сестры к слишком уж разнящимся целям стремились, оттого и казались ничуть друг на дружку не похожими.

Лизкиным приятелям их ошибку придется разъяснить. Жестко и болезненно, чтобы в другой раз неповадно было. Но при этом так, чтобы осознали и еще большую злобу не затаили.

– Стойте все! – Марьяша вздернула руку над головой. – Замрите!

Все остановились, а Боба так вообще исполнил команду буквально: застыл на одной ноге, не закончив шаг, громадная ступня зависла в воздухе. Потом все-таки опустил ее на мох, очень медленно и аккуратно.

Компания недоуменно уставилась на Марьяшу, так и стоявшую неподвижно с высоко поднятой рукой. Взгляд у нее стал странный, словно глядела не на своих спутников и не на деревья за их спинами, а куда-то сквозь них, в неведомые дали.

Затем Марьяша шевельнулась, медленно опустила руку. Но продолжала так же отстраненно пялиться в свои дали.

– Отойдите все. Подальше. – Она командовала очень негромко и отрывисто. – И помолчите. И не думайте ни о чем. Если сумеете.

Недоумевающие парни чуть ли не на цыпочках потянулись к другому краю поляны. Лишь Дрын задержался, попытался задать вопрос:

– Скажи, ты…

– Сгинь, сука!!! Убью!!! – шепотом выкрикнула Марьяша. – Первое предупреждение!

Трудно кричать шепотом, но она сумела.

Дрына как ветром сдуло.

* * *

Смерть, подступившая вплотную, дышавшая в лицо, не смущала и не пугала Лизу, она вообще никогда не смущалась и не пугалась. Все когда-то умрут, а если ее срок подоспел сегодня – значит, судьба такая.

Бесило другое… Она не привыкла к поражениям. Она умела только побеждать.

Победить Лизу было невозможно в принципе, она попросту не признавала чужих побед, считая любой проигранный бой лишь отложенным. У таких в жизни бывает одно поражение, последнее, единственное и окончательное, – смерть.

Но пока жива, надо драться.

Легко сказать… Впервые она угодила в ситуацию, когда сделать нельзя вообще НИЧЕГО.

Или все-таки можно?

Кровососы зафиксировали ей руки, ноги, даже шею… и все-таки недоглядели, упустили кое-что из вида… Один орган абсолютно свободен, да и не стреножить его ни кандалами, ни веревками, для него нужны иные способы.

Ее мозг.

Тоже оружие, да еще какое. Захваченный кровосос не даст соврать, если еще не сгинул в Колодце.

Она снова закрыла глаза, постаралась ни о чем не думать, полностью избавиться от всех мыслей. Отключилась от сигналов, что посылало в череп тело, все его внутренние и внешние органы.

Получилось.

Не осталось ничего. Одинокий мозг повис в первозданной пустоте и напряженно ее сканировал, искал родственные источники ментальных сигналов – словно радиотелескоп, пытающийся уловить послания далеких цивилизаций.

Результат не порадовал… Эксперимент завершился тем же, чем и любые попытки установить контакт с галактическим разумом. Ничем. Черная безмолвная пустота так и осталась пустотой. Ни единого отклика.

Все как у радиоастрономов, но с одним отличием: существование инопланетян под большим вопросом, в то время как обладатели мозгов наверняка в ближайших окрестностях имелись.

Возможно, она не до конца оправилась после удара – там, возле броневика, по черепу прилетело не слабо. Кровосос врезал голой рукой, но умеючи.

Возможно и другое: здешние железобетонные стены, нашпигованные металлом, экранировали ментальные импульсы. Раньше деревянные стены домов Затопья никак и ничем не мешали проявляться ее способностям.

Ломать голову над причинами неудачи Лиза не стала, восприняла ее как данность. Рано или поздно сюда кто-нибудь войдет (в идеале в одиночку или хотя бы не болтающий с другими, глубоко погруженный в свои мысли) – тогда она попытается еще раз.

Некоторое время она размышляла над вопросом: прикреплено ли к полу основание стола, на котором она лежит? Или он сохраняет устойчивость лишь за счет своей массы и низко расположенного центра тяжести?

Во втором случае можно попробовать стол раскачать, используя ту малую степень свободы, что ей оставили, – раскачать и уронить.

(В своих размышлениях Лиза использовала несколько иные термины, более простые и менее цензурные, но смысл был именно такой.)