Было ровно десять вечера, когда я вернулась домой. Мама уже ждала меня и тут же почувствовала что-то необычное. Мне с трудом удавалось скрыть возбуждение.

— Где ты была? Ты пришла очень поздно.

Я ответила что-то уклончивое, чтобы избежать неприятных разговоров. К тому же не хотела, чтобы мама стала чересчур подозрительной: я твердо решила, что еще не раз побываю в «Рок-шопе».

В начале сентября я нашла себе сообщницу. Юнко, учащаяся лицея, была невероятно возбуждена, когда я рассказала ей про «Рок-шоп».

Как и я, она горела желанием изучить ночной мир Токио. К тому же ее отпускали из дома куда легче, чем меня.

Мы с ней были разными, как день и ночь — она предпочитала ситкомы авторскому кино и комиксы-манга романам Гессе и Достоевского. Я в общении с людьми стремилась сохранять дистанцию, и дух коллективизма был мне практически чужд. Юнко была немного вспыльчивой, но в то же время ее было легко рассмешить. Она была невысокой, ниже меня, и довольно пухленькой. Не будучи особенно красивой, она тем не менее обладала определенным шармом. Мы никогда не нравились одним и тем же мальчикам. Одним словом, представляли из себя идеальный тандем.

В лицее за нами быстро закрепилась дурная репутация. Я критиковала школьную систему, хотя у меня все же не хватало дерзости, чтобы вообще перестать ходить на занятия. Стремясь продемонстрировать свое презрение, я пропускала те уроки, которые считала бесполезными; на других я вязала под партой или читала романы, спрятанные среди учебников. Единственное исключение я делала для уроков математики, поскольку всегда хорошо успевала по этому предмету, представлявшему для большинства учениц сплошной темный лес. Что же касается Юнко, то на всех уроках с самого утра она клевала носом над своими девственно-чистыми тетрадями.

В лицее предписывалось носить школьную форму: серые блейзер и юбку — это было общее правило для школ всей страны. Выглядели они чуть менее карикатурно, чем классическая униформа, напоминавшая мундиры наполеоновских солдат. Мы с Юнко слегка ушили блейзеры в талии и укоротили юбки. В некоторых школах девочки были обязаны заплетать волосы в косы, но у нас в лицее порядки были мене строгими — нам даже разрешалось красить волосы.

Нарушения правил были очень редкими, и наш вызывающий облик — проколотые уши, выщипанные в ниточку брови и накрашенные темно-коричневым лаком ногти — шокировал всех девчонок в классе, гордившихся своим «ай-кью». В обществе, где 95 процентов населения относят себя к среднему классу, правонарушения связываются чаще всего не с принадлежностью к неблагополучной семье, а с уровнем учебного заведения. Наш лицей котировался довольно высоко, и случаев нарушения дисциплины фактически не было. Когда одноклассницы узнали, что мы курим сигареты в кафе прямо напротив лицея, нас сочли полностью «отпетыми» и свели общение до минимума. Мне было все равно. У меня не было ничего общего с этими благовоспитанными девочками, живущими по правилам, и их «нормальность» вызывала во мне смертельную скуку.

С приближением уик-энда у меня становилось легче на душе. Субботний вечер означал новый визит в «Рок-шоп».

Моим любимым временем года была осень. Летняя удушливая жара, от которой одежда пропитывалась потом, наконец-то спадала, а холод, заставлявший кутаться в пальто, еще не наступал. Это был период для демонстрации элегантности, и я всячески старалась улучшить свой стиль. Женские журналы писали о новых модных тенденциях, прежде всего, от парижских модельеров, а также Кензо Такада, чье имя уже стало известным в Париже.

Я с жадностью читала их, впитывая эти уроки моды. Лилово-коричневый цвет ассоциируется с изысканной обдуманностью, сапожки на высоких каблуках и шляпа создают стиль, броские серьги и кольца придают дерзкую нотку… Губная помада и лак для ногтей от Мэри Квант добавляют шика, и, наконец, «Шанель № 5» завершает ваш туалет…

За исключением духов, все эти фирменные аксессуары, по которым сходили с ума мои соотечественницы, ничуть меня не привлекали. Желание приобретать их ради марок, известных во всем мире, шло вразрез с моим стремлением к оригинальности. Кроме того, по своей стоимости все эти предметы роскоши были далеко за пределами моего бюджета. Так или иначе, в фоторепортажах я видела, что настоящие парижанки не носят шейных платочков от Гермеса и сумочек от Вуиттона, считая особым шиком «сделать что-то из ничего». Единственные марки, которые меня интересовали, — это марки сигарет. Не без сожаления расставшись с «Пэлл-Мэлл» без фильтра, я перешла на «Житан» и «Голуаз» — из-за красивой ярко-голубой упаковки.

Юи познакомил меня со своими друзьями. После того как я провела в «Рок-шопе» множество субботних вечеров, некоторые из завсегдатаев начали узнавать меня и приветствовать при встрече.

Иногда сквозь металлические прутья балкончиков проплывал запах марихуаны. В те времена трафик наркотиков был прерогативой исключительно якудзы — японской мафии. Подразделения по борьбе с наркотиками функционировали успешно — без сомнения, благодаря отсутствию наземных границ с территориями, откуда те ввозились. Поэтому лишь немногие могли позволить себе эксперименты по созданию искусственного рая.[7]Но мы, юные модники из «Рок-шопа», наслаждались этой запретной привилегией. В основном адептов этого пристрастия обеспечивали те, кто возвращался из поездок на Гавайи, ближайшую к нам часть территории США.

Мама быстро заметила, что я пошла по плохой дорожке. По ее представлениям, шестнадцатилетние девушки вообще не должны были никуда ходить по вечерам. Она не хотела окружать меня запретами — всего лишь желала для меня обычного женского счастья, а поэтому всячески старалась уберечь меня от инцидентов, которые могли бы в будущем помешать мне удачно выйти замуж.

Я была по-прежнему привязана к маме и уважала ее за смелость и благородство. Она никогда не работала, но регулярно занималась благотворительностью. С той же самоотверженностью она занималась и моим воспитанием. Мама возлагала на меня большие надежды — не только потому, что я была единственной дочерью, но еще и потому, что у нее не оказалось возможности счастливо прожить свои юные годы — из-за войны.

Если в четыре года я начала учиться играть на пианино, то это произошло благодаря ей — она в детстве сама мечтала научиться играть. Если я проводила много времени за чтением, то это от того, что она восхищалась «Тремя мушкетерами» и пополняла свою библиотеку книгами европейских авторов. Я научилась рисовать, прежде чем ходить, посещала концерты и балеты еще до поступления в школу Всем своим культурным воспитанием я была обязана маме.

Мы всегда хорошо ладили, и я не представляла, как смогу когда-нибудь обходиться без нее, но ее слишком навязчивая опека стала угнетать меня еще с того момента, когда мне впервые позвонил Шинго. Мама хотела быть в курсе всех моих дел. Она спрашивала у меня имена всех моих подруг и никогда не забывала ни одного случая из школьной жизни, о которых я рассказывала. Она как бы проживала мою молодость по доверенности.