посмотрел на него, потом на остальных. Похоже, что в среде этой компании о том, кто я такой, знал лишь один человек. Совсем молоденький солдатик незаметно кивнул головой. К нему-то я и обратился:

— Тебя как зовут?

— Звенигородцев Иван, рядовой двенадцатой роты двадцать пятого Восточно-Сибиркого полка.

— Ого, так вы что, все с двадцать пятого полка?

— Так точно. Все.

— Ладно, понятно. Ты знаешь кто я такой?

— Так точно, знаю, ваше благородие.

— Ну, тогда озвучь, просвети своих коллег по несчастью.

К нему обернулось пять голов и Звенигородцев Иван их просветил. Расписал мою личность довольно красочно и точно. Солдатики раскрыли рты, удивленно воскликнули, затем вытянулись передо мною во фрунт словно перед генералом. И сразу же из их взглядов стал уходить страх.

— Зачем вы здесь, знаете?

— Никак нет, ваше благородие, — повторил Мирон Аннушкин, который взял на себя роль лидера в этой компании, — не знаем.

— А вот этого хлопца знаете? — я показал на Агафонова.

— Как же, конечно же знаем. Газетку мы местную всю от корки до корки прочитали.

— Ну, так вот, товарищи бойцы, теперь вот этот товарищ будет вас учить летать.

И они ахнули. Четверо из них истово перекрестились.

— Не всех, только четверых из вас. Двое же будут обучаться ремонту и наладке. Теорию полета буду преподавать лично я, практику будет вести господин Агафонов, а обучение ремонту и обслуживанию летательных аппаратов будет вести господин Грязнов. А кто из вас, чем будет заниматься, это мы сейчас и определим. Кто из вас боится высоты?

Ответом мне было молчание. Мужички нерешительно переглядывались. Один из них отводил взгляд. На него-то я и обрушился:

— Ты! Чего молчишь? Говори, высоты боишься? На крышу боишься лазить?

— Н-нет, — проблеял солдатик.

— А слесарничать приходилось? Ключи в руках держать умеешь?

— Н-нет.

— Значит, будешь у меня летать. Ты? — обратился я к следующему.

— Ваше благородие, никак нет, не боюсь. Слесарить не обучен. Летать согласен.

— Во как?!

Этот солдат меня удивил. Выпалил мне все на едином дыхании словно скороговоркой.

— Как зовут?

— Семен Лебедев, рядовой третьей роты…

— Не надо про роту, — остановил я его. — Чем на гражданке занимался?

— Половой я.

— Откуда?

— Из Костромы, ваше благородие.

— Ого, — удивился я и сам попробовал удивить Семена Лебедева, — когда-то я начинал купечествовать в Костроме. Там же и юриста себе толкового нашел.

И солдат расплылся в довольной улыбке, а потом меня огорошил:

— А я вас вспомнил. Вспомнил, как вы на сцене на гитаре играли, да романсы свои распевали. В ресторане тогда аншлаги были. Только вы тогда без усов были и помоложе. «Горочка» — это же ваша песня?

Я присмотрелся к нему внимательно.

— Нет, лицо мне твое незнакомо, — сообщил после тщетной попытки идентифицировать лицо мужичка.

— Так и я помоложе был, ваше благородие, шестнадцать мне тогда было. Я вам на стол метал, а вы мне, помню, целый рубль дали за старания. Я вас и запомнил. Ух, как мне тогда завидовали.

— Не помню, — честно признался я.

М-да, а это было время, когда мы с другом только-только провалились в этот мир и заглушали душевную боль казенной водкой. В ресторане при гостинице я, помимо того, что ежевечернее надирался, еще и песни орал, какие помнил, чем и вызывал у публики необычайный восторг. Уж очень необычен был мой репертуар, да и манера исполнения сильно отличались от всего того, что было принято. Это сейчас, на волне популярности «Горочки», которая ушла в народные массы и пелась почти за каждым хмельным столом, песни стали напоминать что-то отдаленно похожее на то, к чему я был привычен. А тогда публике все это было внове. Особенно удивляла их «Восьмиклассница» Цоя, вот уж, действительно, был не стандарт. Но ничего, спустя какое-то время и эта песня вышла на пластинке и народ попривык. Правда и мотив и манера исполнения были совсем уж отличны от оригинала, но тут уж ничего не поделаешь — народ переделал песню под себя, а Цой, я думаю, был бы не в обиде.

В общем, вспоминая прошлое, я приходил к мнению, что воды-то утекло ой как много. Для меня словно целая эпоха прошла. И все происходило очень уж быстро. Подумать только за год мы развернули производство, запатентовали свои «изобретения», стали получать кое-какую прибыль. Создали юридический отдел, который протянул свои паучьи лапки почти по всему цивилизованному миру, сами вырвались за границу, прикупив предприятие в Германии. Создали собственный банк, который, пускай хоть и с трудом и со многими лишениями, но все же заработал и стал самостоятельно развиваться, аккумулируя денежные средства. Купил собственную страховую компанию, создали «карманный» профсоюз, организовали контору по выбиванию долгов, где работали одни головорезы. В Новгороде поставили завод, который наконец-то заработал и стал выпускать карболит, который не успевал накапливаться на складе. Ценный продукт выхватывали прямо из-под установки и добрая его половина уходила за границу. А еще электроникой мы занялись, радио… «Рыбалкин хрен» так и стоит в Петербурге, упершись шпилем в облака, и с редкими перерывами вещает на всю столицу, обрушивая на людей ритмы «современной» эстрады. Киношку запустили, нашли прекрасные таланты… Сейчас, оглядываясь назад, я понимал, что сделали мы до неприличия много и у людей, кто все это видел, кто по-настоящему понимал объемы, непроизвольно возникал вопрос «откуда у нас такая удача, какую птицу счастья мы схватили за хвост?». Но ответ на этот вопрос знали лишь три человека в мире — я, Мишка и Макаров.

Из этих шести присланных мне людей в пилоты я определил всего троих. Остальных же поставил обучаться ремонту. Эти трое хоть и не слесарили никогда, но понимание кое-какое имели. Когда им Святослав стал объяснять, что да к чему устроено в конструкции планера и в креплении двигателей, эти трое стали задавать правильные вопросы. Чем и определили свое будущее. Как и говорил, теорию преподал им я. На грифельной доске я нарисовал проекцию крыла, изобразил набегающие потоки и вбил в их головы принципы, по которым возникает подъемная сила. Это было не просто. Учитель из меня так себе, когда вижу, что меня не понимают, пускаюсь в подробные объяснения. Но делаю это так путано, что вместо того, чтобы разложить в мозгах учеников все по полочкам, наоборот все перемешиваю. А когда понимаю, что у меня мало что получается, то раздражаюсь и злюсь.

Практику давал Агафонов. Подвесил под потолком склада нашу безмоторную чайку, загнал мужиков в гондолу и качал из стороны в сторону, объясняя принципы управления. Конечно, все это не то и только настоящий