— Ну, да. Явились не запылились, — фыркнул Монгол. — Надеюсь, ему доходчиво объяснили, куда надо идти. Что-то он петляет…

— В первый раз здесь. Тут черт ногу сломит, — заметил охранник.

Кирсан проигнорировал это замечание. Он не отрывался от бинокля. Лазаренко и Гребенникова на самом деле слегка поблуждали в районе между забором и подстанцией. Правда, вскоре они сориентировались и направились к будочке стрелочника — напротив состава с лесом-кругляком. Именно там они должны были остановиться и ждать «надежного человека с важными документами». С удовольствием для себя наблюдатель отметил, что пара шла четко указанным курсом.

Пара шла молча. От самого момента выхода из машины Лазарь и его возлюбленная не промолвили ни слова. Лишь обменивались взглядами, понимая друг друга. Заранее они об этом не договаривались. Молчание стало чем-то вроде инстинктивного средства защиты от опасности. Как бы там ни было, но лишний шум, включая и пророненное слово, мог усложнить ситуацию. Об этом нужно было помнить, невзирая ни на какие планы и расчеты. Запланировать и рассчитать можно все что угодно. Но реальность могла круто все изменить. Перевернуть задуманное с ног на голову, а потом еще раз десять крутануть так, что не узнаешь, где небо, где земля. Возможно, в таком отношении к действительности и крылась некая доля мистики. Однако перспектива получить в голову пулю или кусок арматуры выглядела отнюдь не мистической. И это опять-таки с оглядкой на осведомленность о дальнейшем ходе событий. В противном случае вылазка в промышленную зону напоминала бы не более чем экстравагантную прогулочку двух техноромантиков. На самом деле романтичной свою вылазку ни он, ни она не считали. Нет, Таня старалась не подавать виду, что ей несколько не по себе от нахождения на этой территории. Она хорохорилась, как могла, лишь бы любимый не заметил ее волнения. Все же у нее за плечами большой опыт работы в детективном агентстве, разные передряги случались. Но ее невольно охватывала дрожь. Серега это если и не замечал напрямую, то уж интуитивно ощущал точно. По этой причине старался прикрыть собой Таню. Она шла по правую руку от него, и со стороны наиболее высоких построек промзоны ее можно и не заметить. По крайней мере, ему хотелось так думать. О том, что опасность могла исходить из прилегающего к зоне жилого массива, он почему-то не думал вовсе.

До будки стрелочника оставалось не так много. Однако пара не торопилась. Сохраняла умеренный, если не сказать медленный, темп. Промышленная зона по большому счету молчала. Ни грохота колес, ни гудения агрегатов. Слышалось лишь щебетание каких-то полоумных птиц. Полоумными их мысленно окрестил Лазаренко за то, что пернатые не погнушались выбрать местом своего обитания этот «индустриальный рай». К почти постоянно звучащему щебетанию изредка добавлялись хаотичные мужские голоса. Разобрать смысла их восклицаний было невозможно. Чувствовалось, что накатили мужики по полной программе за все праздники сразу. Отзвуки голосов время от времени сменялись отзвуками зычного смеха. Все это смешивалось с пением птиц и шумом легкого ветра, создавая причудливую атмосферную симфонию, которой позавидовали бы самые матерые музыканты-электронщики. Однако ничего такого, что могло бы вызвать настороженность, до их ушей не долетало.

Сергей постоянно осматривался, словно пытался упредить вероятную опасность. Вокруг никого, кроме Танюши, не было. По крайней мере, не замечалось. Да и невооруженным глазом сделать это было довольно проблематично. А бинокля или какой-то другой оптики ни у Лазаренко, и у Гребенниковой не имелось.

Остывший после жаркого дня воздух был насыщен запахом пропитки для шпал. Вдыхая его, наши герои неминуемо представляли себе эту насыщенную вязкую массу. Будто она прямо под ногами. Однако на самом деле под ногами шуршала вполне обычная насыпь из щебенки, сквозь которую пробивалось разнотравье. Идти по ней между железнодорожными путями было не очень удобно. Щебенка хрустела под ступнями. А побеги молодой крапивы норовили обжечь щиколотки и голени одетой в шорты Татьяны. Поэтому, не сговариваясь, пара перешла на ближайший путь и стала двигаться по шпалам. Лазарь невольно глянул под ноги. Приходилось либо семенить, делая мелкие шажочки, либо переступать через одну широким шагом. Если же шагать как обычно, то вполне можно было подвернуть ногу или вывихнуть ступню. Серега возвращался к мысли об экстравагантной романтической прогулке и немного жалел, что они с Танюшей в промзоне по другой причине. Было бы все это прогулкой, тогда бы и напряженности никакой. И Таня могла бы идти прямо по рельсе, балансируя, а он бы держал ее за руку. И смеялись бы как дети, и целовались бы беззаботно. И в глазах бы все расплывалось от ощущения полноты бытия, именуемого в народе дивным словом «счастье». Лазарь задумчиво посмотрел на возлюбленную. Она его поняла без слов — пожала плечами и развела руками. Мол, работа…

Дойдя до будки, они остановились. Лазаренко в очередной раз осмотрелся. В нескольких метрах от будки находился состав с открытыми платформами, груженными лесом. Наказав Татьяне не высовываться из-за будки, Сергей побрел к ближайшей платформе. Состав перекрывал собой прямой путь к забору. В случае чего состав пришлось бы для начала оббежать или же шмыгнуть вниз, чтобы пролезть между колесами. А что означает бег по железнодорожным путям, Лазарь очень хорошо помнил по середине 90-х. Воспоминания об этом были, мягко говоря, не самым приятными и лучезарными. Усилием воли пришлось их отогнать, так как картинки старых событий невольно накладывались на новую реальность и чрезмерно притупляли внимание. Справившись с наваждением, Серега внимательно осмотрел платформу с лесом. Бегло взглянул и на другие. Затем резко опустился на колени и посмотрел под платформу. Фыркнув, поднялся через несколько секунд на ноги и ударом ладони о ладонь стряхнул песок. Посмотрел на возлюбленную. Та стояла на том же месте, где он ее оставил, и помахала ему рукой. Он ответил так же. Озабоченное выражение лица при этом не исчезало. Сергей стал расхаживать туда-сюда вдоль платформы, то и дело бросая взгляд на часы. Время тянулось. Время плелось, словно старая кляча или, того хуже, полудохлая черепаха. Казалось, что между брошенными на часы взглядами — вечность. Однако на поверку это была одна и та же растянутая до бесконечности минута. Словно подчеркивая возрастающее с каждой продолжительной секундой напряжение, те самые «полоумные птицы» вдруг замолчали, а подвыпившие рабочие перестали подавать голоса. Наступило то, что обычно называют звенящей тишиной. Лазаренко перевел взор на возлюбленную. Она вопросительно кивнула ему. Он в ответ лишь пожал плечами. Шелест листвы, вызванный легким дуновением ветра, лишь добавил тревожности в воцарившуюся в районе будки стрелочника атмосферу. Жук-короед грыз одно из облюбованных им бревен, лежащих на платформе. Что в те минуты грызло Серегу, мог сказать только он сам. Однако ему приходилось молчать и ждать. Ждать и молчать.

Монгол по-прежнему не выпускал из вида Сергея и Татьяну. Видел, как они шли по железнодорожному пути, как достигли будки стрелочника, как нервничал Лазарь, похаживая у платформы с бревнами.

— Так, бляха. Почему эта баба встала за будкой и не подходит к платформе? — не выдержал Кирсан. — Неужели она чувствует опасность? У некоторых баб такое бывает. Сколько раз замечал. Одни так и норовят влезть в какую-нибудь переделку. Прямо на ровном месте. Другие же опасность за версту чуют.