— Я вас услышал, матушка.

— Прошу, только не наделай глупостей!

— Глупостью с моей стороны было ставить Лилавати в ранг младшей наложницы. Она займет место, которое должна была занять изначально.

Я не понимала, о чем он говорит, и напряглась. Сделает старшей наложницей? Но как же запрет Падмы?

— Фасхаати? — прошептала женщина, я даже не была уверена, правильно ли расслышала это слово. — Ты собираешься сделать её фасхаати?

— Да.

Чудесно! Меня собираются сделать кем-то, а я даже не понимаю — кем. Надеюсь, это не мумия. Мумией мне становиться не хотелось, хотя судя по моим перебинтованным рукам

— процесс уже запущен.

— Рейтан. что скажет Падма? Согласится ли она? Ты ведь знаешь, что не можешь сейчас отказаться от этого брака. Тебе необходимо жениться!

Кстати, почему так необходимо? Может, на нем смертельное проклятье? Или же это вновь связано с Отбором?

— Знаю, — ответил Рейтан и замолчал. — Падма будет недовольна, но и сказать против она ничего не сможет. От брака она не откажется — у меня слишком высокие шансы стать амитом.

— Не нравится мне это всё, — прошептала мать-повелительница. — Я недавно была в храме и молилась. Ладан передо мной перестал гореть — плохое знамение.

Сын её не ответил, тогда женщина со вздохом перевела тему, начав расспрашивать, как свита разместилась во дворце пятого хааспата и когда похороны. Похороны, судя по всему, должны пройти завтра. Не став слушать дальше, я все-таки зашла в уборную.

Здесь пришлось аккуратно снять бинты, чтобы умыться: к счастью, кожа была целой, никаких волдырей или же обугленности. Чистая, красивая, разве что красная. Полагаю, без чудодейственной магии тут не обошлось. Взгляд сам собой метнулся к тонкому колечку на руке: одно желание, всего лишь одно. И связано оно должно быть со мной. Получается, я могу вернуться домой прямо сейчас? Если загадаю это желание? Почему же богиня сразу не отправила меня? Надеялась, что я не воспользуюсь возможностью?

Да как бы не так! Вот сейчас возьму и... пальцы застыли на гладком ободке, а я посмотрела на себя в зеркало. Уйти вот так? Дав этому миру спокойно умереть? Не узнав, что такое фасхаати? Даже ни разу не поцеловавшись с Рейтаном? Очень даже обидно.

А если действительно сделают из меня мумию? Или чего похуже? В жабу превратят? И тогда я уже даже колечком воспользоваться не смогу!

Ох, что же мне делать? Что за голова моя бедовая? Почему так отчаянно хочется остаться? Этот мир не принес мне ничего хорошо, я многое испытала и узнала другую сторону жизни — теперь самое время вернуться в цивилизацию, где у меня гораздо больше прав! Так почему же кольцо так неожиданно приятно греет палец? Совсем не хочется его снимать, совсем.

Или подождать, пока истекут тридцать дней? Почти истекут, естественно. Попытаться что-то изменить, в конце концов. Богиня же дала мне подсказку, осталось воспользоваться ею и найти нужную информацию, а уж потом смотреть по обстоятельствам. Не то чтобы я вообразила себя спасительницей мира, но мне хотя бы известно о планах богов. Если не получится: расскажу все Рейтану как на духу, а потом отправлюсь в свой мир.

Решено! Пока остаюсь! А колечко пусть и дальше греет мой палец.

Резко развернувшись, едва не вскрикнула, увидев зависшего в воздухе лемура. Тот гладил свой хвост и в целом выглядел весьма невинно. Вот так и не скажешь, что этот проказник так подставил меня.

— И где ты был? — спросила я строго.

— Видишь ли. у посланников есть запрет на посещение пустыни, — ответил он и потупил взор. — Я не мог нарушить запрет.

— Прям-таки совсем не мог? — прищурилась я, и Фарик сделал лицо весьма оскорбленным.

— Думаешь, я бы не помог, если бы знал? Посланникам неведомо, что происходит за пределами хааспатов, лишь у ближайших границ и близ цитадели. Запрет наложен еще после того, как... — он осекся, после чего продолжил, подскочив ближе ко мне: — Знала бы ты, как я волновался, когда тебя бессознательную завезли во дворец! Лично в повозке Великого лежала: такая несчастная, с перебинтованными руками и закрытым лицом. Я уж было подумал: умерла. Но нет, ты жива и здравствуешь! Кстати, не расскажешь, как ты оказалась в таком состоянии?

— А ты точно ничего не знаешь? — прищурилась я.

— Богиня говорила, что помогла тебе, — ответил лемур с неохотой. — Но в подробности не вдавалась.

— Вот и отлично. Много будешь знать — скоро состаришься, — с этими словами я обогнула лемура и направилась к выходу. Бинты так и остались ровной стопочкой лежать у раковины.

— Между прочим, я бессмертный! — донеслось мне вслед.

Ох, знал бы он, как я сожалею о сём факте!

Но едва я вошла в покои, как вздрогнула, увидев у кровати задумчивого Рейтана. Что ж такое, меня сегодня инфаркт хватит! Вот будет веселье: пережила одиночество в пустыне, убила двух эйфинов, а умерла от неожиданности...

Боги определенно имеют чувство юмора в этом мире. Черное, но все же чувство.

— Лилавати, — произнес серьезно Великий и оглядел меня, — как ты себя чувствуешь? Ты сняла бинты. Руки не болят?

Я осмотрела на свои ладони.

— Всё лучше, чем могло быть, благодаря вам, о Великий.

Он медленно подошел ко мне и остановился напротив. Протянув ко мне руку, он резко её одернул, словно делал нечто запретное, словно сам себя сдерживал.

— Я волновался, — неожиданно признался он и вздохнул. — Думал, что навеки тебя потерял.

Я молчала, завороженно слушая речь повелителя. Он запустил руку в мои волосы, пропустил светлые пряди и опустил ладонь на шею, чтобы большим пальцем обвести линию подбородка. Затем, наклонившись, он опалил дыханием мои губы и припал к ним, словно они были единственным, что было способно его успокоить, утолить жажду, заставить забыть печали. И я.

Ответила с жаром, на какой только была способна. Прежде я целовалась с другими парнями, но поцелуй с Рейтаном ни с чем не сравним. Взрыв, ураган, безумие. Я сама прильнула к телу мужчины, жадно ловя его поцелуи, пытаясь насладиться такими яркими эмоциями, которые он вызывал во мне.

Рука Рейтана легла мне на спину, притягивая меня еще ближе к сильному мужскому телу. Солнце пустыни опаляет жарко? Неужели? Нет-нет, это руки и губы Рейтана опаляют жарко! Жарче солнца! Ах, оно, несчастное, проиграло ему в этой схватке, позорно отступило, потому что Великий — сам огонь, к которому летишь, чтобы согреться, но не успеваешь опомниться, как сгоришь...

После мучительно-сладостных минут он отстранился, тяжело дыша мне в губы и прильнув лбом к моему. Я отвечала ему не менее сбившимся дыханием.

— Ты — свет моих глаз, — прошептал он горячо. — Теперь я осознал это особенно ярко.

— Рейтан, — проговорила я, совершенно забыв о своем положении, потому что сердце буквально вырывалось из груди.