Они обходили здание за зданием, залу за залой. Сменяли друг друга просторные холлы, отделанные золотом и бархатом кабинеты, конюшни, смотровые башни, винные погреба, оружейные цейхгаузы, библиотеки, загоны с ягнятами, курятники с курами, фехтовальные площадки, укромные альковы, длинные коридоры с полами, набранными из дорогого паркетного бука, кузница, гончарная мастерская, маслоделательная машина, гардеробы, гардеробы, ещё гардеробы, столярный цех, пахнущий клеем и лаком…

Они подружились как-то вмиг, искренне и глубоко. В одном из цейхгаузов в углу высокой стопой были сложены огромные войлочные маты.

— Что это? — спросила Адония, наваливаясь на мягко пружинящий столб.

— Войлок. Из него делают попоны для лошадей, кладут зимой на пол, чтобы ноги не мёрзли, выстилают пол и стены в пороховых погребах, чтобы подкова на башмаке случайно не выбила искры о камень…

— А можно попрыгать? — понизив голос, заговорщицки спросила Адония.

— На войлоке?

— Ну да!

— Конечно можно!

— Только и ты давай, ладно?

Они влезли на колыхнувшуюся под ними стопу и почти четверть часа, кувыркаясь, взвизгивая, хохоча, прыгали на терпко пахнущем войлоке.

— Устала? — заботливо спросил Цынногвер, когда они выходили из цейхгауза. — Конечно, устала. Больше двух часов ходим. Пора нам приблизится к последней цели.

— Какой?

Цынногвер подвёл свою даму к закрытой высокой двери и, взявшись за ручку, таинственно произнёс:

— Это — самое главное помещение в замке!

И, открыв дверь, ввёл Адонию в огромных размеров кухню — столовую.

— А, Регент! — воскликнул один из колдующих возле раскалённой плиты поваров. — Что закажешь?

Их было несколько, поваров, и все в одинаковых зелёных камзолах.

— Почему все в зелёном? — прошептала Адония.

— Порядок такой, — так же шёпотом ответил её кавалер. — Чтобы повара сразу отличить от других. И, говорят, зелёный цвет вызывает аппетит.

Они прошли и сели за стоящий возле распахнутого окна прямоугольный стол, — тяжёлый, массивный.

— Что закажешь? — повторил, приближаясь, приветливо улыбающийся повар.

— Как хорошо, что, возвращаясь, всегда нахожу тебя здесь! — ответно улыбаясь, сказал ему Регент. И, посерьёзнев, добавил: — Сегодня — всё в твоей власти, мастер. Только колдуй не больше получаса — мы зверски голодны. А чтобы не тягостно было ждать, принеси пива и солёных грибков.

— Пи-ива? — взглянув на Адонию, дурашливо-изумлённо протянул повар и, подпрыгнув, развернулся на месте и убежал.

— Что такое пиво? — млея от предвкушения какого-то сюрприза, спросила Адония.

— Это, так сказать… лёгкий мужской напиток. Знаешь, зачем мужчины придумали войны и всяческие бои? Я скажу тебе. Затем, что после войн и боёв так сладко пьётся холодное пиво!

Повар принёс небольшой бочонок и объёмную глиняную миску. Сняв с бочонка крышку, он наклонил его, и через край вывалил в миску добрый пласт мокрых, скользких желтоватых грибов, смешанных с зелёными листьями и стеблями чеснока. Над столом раскатился дурманящий, терпкий лесной аромат. Выхватив из кармана завёрнутые в две салфетки приборы — спеленатые друг с дружкой ножи и вилки (стальные острия, серебряные рукояти), повар разложил их перед посетителями и ушёл.

— Я так проголодалась, — призналась Адония, не отводя сияющих глаз от небывалого лакомства.

Регент, подавая пример, нанизал на вилку круглую, толстую шляпку гриба и, не прибегая к ножу, целиком отправил её в рот. Адония мгновенно последовала его примеру, и оба, зажмурившись, разом издали долгий томительный стон.

Вернулся повар. Он принёс ещё один бочонок, в котором плавал деревянный черпак, и два позолоченных кубка. В два взмаха наполнив кубки чем-то тёмно-янтарным, он расставил их по местам и почти бегом метнулся к плите.

— Полчаса, мастер! — прокричал, как пропел, вслед ему Цынногвер.

— Полчаса, Регент! — отозвался, не оборачиваясь, убегавший.

Адония осторожно, обеими руками взяла стоявший перед ней кубок, поднесла ко рту, пригубила. Отстранила кубок, смотря как бы внутрь себя. Икнула. Регент широко улыбнулся. И вдруг, припав к краю кубка, недавняя воспитанница пансиона для благонамеренных девиц не останавливаясь выглотала почти всё содержимое.

— Эй-эй, не так быстро! — смеясь, перегнувшись через стол, Цынногвер отнял у неё кубок. — О пиве следует знать, что оно ещё и коварно!

Полчаса они время от времени вылавливали из миски по грибочку, жевали — и весело болтали, и ни о чём, и обо всём на свете. Пива Цынногвер Адонии больше не наливал, но и этого кубка ей хватило. Она так заливисто, так вкусно смеялась, что и повара, и некоторые обедающие неподалёку, улыбаясь, часто посматривали в их сторону.

— Нет, нет! — давясь смехом, пытаясь сдерживать голос, восклицала Адония, — нет, не зря мужчины придумали битвы!

Цынногвер, раскатисто смеясь, аплодировал.

— Привет, Регент! — поздоровался, подойдя, кто-то из невольно разделивших их веселье. — Когда приехал? Что за подружка с тобой?

— Приехал вчера, — махнул рукой в приветливом жесте Цынногвер. — А девочка — воспитанница патера.

Улыбку с лица подошедшего как будто стёрли. Глубоко поклонившись, он отступил и вернулся к своему месту.

Медленно приблизился повар. Он снял с подноса и поставил перед Цынногвером и Адонией две фарфоровые чашки. От чашек исходил густой пар. Цынногвер наклонился, понюхал. Поднял голову. В глазу его блеснула слеза.

— Что это? — шёпотом спросил он.

— Стерляжья уха, — так же шёпотом ответствовал повар, выкладывая на стол тяжёлые серебряные ложки.

Они вычерпали уху. Отложили ложки. Посмотрели друг на друга. Адония прерывисто вздохнула. А повар, не дав им и минутки отдыха, принёс два вертела с нанизанными на них небольшими птичьими тушками.

— А это что? — поинтересовалась, понизив голос до шёпота, в свою очередь, гостья.

— Жареный рябчик, — многозначительно ответил ей шёпотом повар. — Обратите внимание, леди. Редкая птица.

— Обращаю! — прошептала Адония, поднося ко рту отщипнутую с бока тушки янтарно-рыжую корочку.

— Если мы ещё одну минуту останемся за столом — мы лопнем, — произнёс, отдуваясь, Цынногвер.

— Кажется, это может произойти, — согласилась Адония.

— Давай-ка сделаем перерыв и пойдём подыщем для тебя комнату. А через часок вернёмся и доедим рябчиков.

— Пойдём.

Они выбрались из-за стола и вышли из кухни. Задрав головы и прищурившись, посмотрели на солнце. Цынногвер, наклонившись, подхватил пробегавшую мимо кошку, прижал к груди, погладил. Кошка, зажмурив глаза, заурчала.