Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я не понимаю, о чем она говорит, она как будто намекает на что-то другое, медработница видит мою неуверенность, снова улыбается, показывает на мои бинты и понижает голос:
– Это же вы одолжили тот квадроцикл, верно? И перевернулись?
«Они болтают. Болтают. Друг с другом. Может, еще с кем-то. С газетами. В интернете. Неужели в наше время больше не существует такого понятия, как врачебная тайна?»
– Что будет с Мартином? – внезапно спрашивает Вилья.
– Мы здесь вообще-то только первую помощь оказываем, его перевезут завтра с утра пораньше. В больницу, там освободили место под нас, так что теперь нам отдали целое отделение под поступивших с отравлением дымом. У нас для этого соответствующий уровень готовности и кислородные маски с ковидной поры остались.
– Так с ним все будет хорошо? – У Вильи дрожит нижняя губа, и мне так хочется обнять ее, дать ей сжаться в комочек в моих руках, потереться носом об ее щеку, убаюкать, поцеловать, утешить, шепнуть «Вилька-килька-ванилька», как мы ей в детстве говорили, но ничего не получится, я ее потерял, лишился где-то в пекле, дыму и атмосфере беспомощности.
Медицинская тетка выглядит усталой, она косится на меня.
– Была бы возможность, так его лучше бы отправить в Гётеборг или в Стокгольм, но транспорта на всех не хватает, к тому же приоритет отдается детям и молодежи. Вы не знаете, у него есть какие-нибудь родственники? То есть это, конечно, очень хорошо, что вы здесь, но…
– Нет, – обрываю я ее. – У него никого нет. Во всяком случае, мы ни о ком не знаем.
Моя рука все еще у Вильи на плече, она стряхивает ее.
– Пойдем, малышка. Дадим им спокойно поработать. Мы здесь закончили.
Я снова беру ее за плечо. Не крепко, в меру, так, чтобы она поняла.
* * *
Маленький тесный домик в кемпинге; нам приходится делить его с семьей из Германии, отцом и двумя сыновьями одного с Заком возраста. На верхней полке двухъярусной кровати лежит Вилья и слушает музыку в наушниках, на нижнем ярусе – Карола с Беккой, на второй такой же кровати разместились немецкие мальчики. Мы с немецким папашей получили каждый по туристскому коврику и спим на линолеуме.
Пахнет старым деревом и затхлыми матрасами, а еще, конечно, дымом: от одежды, волос, сумок и наших тел. Я попытался искупаться в озере, но из-за болей в грудине только поплескался немного, стоя у бережка, больше всего мне бы хотелось постоять долго-долго под душем, но здесь всего три душевые, и к ним выстроился длинный хвост желающих, я спросил, можно ли сходить куда-то еще, заплатить за душ, но это все, что есть, и нужно ждать своей очереди.
Немцы довольны и беззаботны, они в одинаковых спортивных костюмах винного цвета, все трое разлеглись с телефонами и, как я понял по прошествии некоторого времени, играют в какую-то викторину по истории футбола, поочередно выкрикивая «Ганза Росток!» [25], или «Юпп Хайнкес!» [26], или «Бёкельберг!» [27]; мальчишки при этом передают друг другу упаковку чипсов то вверх, то вниз. Может быть, для них это всего-навсего приключение, то, о чем они будут рассказывать по возвращении домой, полный драматизма побег от огромного арктического пожара скрасит не один серый холодный вечер дома в Гамбурге или Кёльне.
– Руди Фёллер?[28] – в отчаянии восклицает папаша у меня под боком. Живот у него при этом сотрясается, и я завидую смеху в глазах мальчишек, когда они хором кричат «у-у-у», выражая возмущение его ошибкой, надо было мне ходить с Заком на футбол, хоть я терпеть не могу толпу, меня бесит сама мысль стоять среди поддатых парней пубертатного возраста и выкрикивать ругательства и названия гениталий на отсыревшей трибуне, но надо было сделать это ради него, и я, наверное, в сотый раз за сегодняшний день думаю, удастся ли мне когда-нибудь выбраться отсюда, смогу ли я вернуть его, станет ли все лучше, станет ли иначе, станет ли так, как вообще-то должно быть.
– «Gladbach» zwei zu null![29]
Мне выдали блистер с таблетками от боли в голове, из тех, которые надо пить каждые шесть часов, но только если боль будет невыносимой, я выпил уже две, но это не улучшило мое состояние ни на йоту. Немного подзарядил телефон – час ожидания ради десяти минут у розетки – и выложил фото: силуэты резервистов на фоне Сильяна, после суматошного дня (кто знает, тот поймет) о нас великолепно позаботились эти герои, далее сердечко, шведский флаг, эмодзи с напряженным бицепсом и хештег #climatechange[30]. Сначала я сделал несколько селфи, но после недолгого раздумья решил оставить их на потом, выгляжу я наихреновейшим образом: глаза налиты кровью, несмывающиеся пятна сажи на лице, повязка и подпаленные волосы, мама бы разволновалась и не знала, что и думать, а всякие хейтеры и те, кто отрицает проблему климатических изменений, назвали бы это фейком и обвинили меня в позерстве, в итоге я ограничиваюсь шведским флагом и прославлением ребят из мобилизованного резерва, так меня трогать не будут. Разумеется, я ничего не пишу про Зака, Карола послала эсэмэску матери и сестре, чтобы узнать, не слышали ли они чего, может, он доехал до Стокгольма, попытался добраться до дома, может, сидит сейчас в гостях у тех американцев, которые снимают его, или на кухне у соседей в компании Филипа, с которым они часто играют вместе, того рыжеволосого парнишки со скейтом и легкой формой СДВГ.
Я прокручиваю лайки, комментарии, сердечки, взволнованные, грустные и злые рожицы. Прочитываю сообщения – друзья интересуются, знаем ли мы, когда вернемся в город, нужна ли нам помощь по возвращении, есть ли у нас одежда, предметы гигиены и все такое? Партнер из бюро спрашивает, как я смотрю на то, чтобы на этой неделе принять участие в завтраке-семинаре, посвященном последствиям климатического кризиса: успеешь до отъезда в Таиланд? Газета предлагает написать колонку или полемическую статью о нашем бегстве от пожара, устроители митинга в защиту климата «БУДУЩЕЕ БЕЗ ИСКОПАЕМОГО ТОПЛИВА», который пройдет в эту пятницу, уточняют, не хочу ли я сказать пару слов, от силы две-три минуты выступления, пришло время поторопить их с принятием полного запрета на использование ископаемого топлива.
Карола в кровати надо мной, похоже, уснула рядом с Беккой, так что я