— Тише, мам, — зашипела Лена, — с ума сошла? Если услышит, озвереет!

— Да не услышит, не бойся, — успокоила Егоровна дочь, — вон он сидит, я его в окошко вижу.

— Охранники могут зайти, — продолжала шипеть Лена. — Узнают — донесут!

— Охранники уехали уже, — ответила мать. — Машину помыли и уехали.

— Точно?

— Точно!

Дочь облегчённо вздохнула и с укоризной взглянула на пожилую женщину.

— Как ты можешь такое говорить, мама? — произнесла она. — Сколько я сил потратила, чтобы уговорить Стёпу взять тебя сюда! А ты всё недовольна. Чем тебе тут плохо? Живёшь на свежем воздухе, со всеми удобствами, ешь что хочешь и сколько хочешь!

— Ты ещё будешь меня куском хлеба попрекать! — проворчала Егоровна. — Я всю жизнь провкалывала, вас с Виталькой вырастила и чего дождалась на старости лет? В приживалках живу у зятя, из милости! Домработницу из меня сделали! К кастрюлям приставили! И я ещё должна за это спасибо сказать?

— Во-первых, мама, — Лена говорила, всё время тревожно поглядывая в окно на сидящего под сосной супруга, — никто тебя не попрекает. Во-вторых, растила ты нас не одна. У тебя вообще-то муж был, если помнишь.

— От вашего папеньки никакого толку никогда не было! — продолжала бухтеть Егоровна. — Много он вами занимался? А, вспомни? Уроки хоть раз проверил? Хоть один выходной с вами провёл? В цирк, в кино сводил? А когда вы с Виталькой грудными были, он ни одной пелёнки не постирал, ночью ни разу не встал, если плакали! Считал, что не мужское это дело — с сопливыми детьми возиться. У него занятия поинтереснее находились — театры и любовницы.

— Но ведь он деньги зарабатывал, мама!

— Да, — согласилась Егоровна, — морским офицерам тогда много платили, денег нам хватало. На зарплату медсестры я бы вас в таком достатке не смогла вырастить. Потому и терпела всю жизнь выходки вашего папеньки.

Лена пристроила стул так, чтобы получше видеть в окно мужа, и спросила:

— А что, ты считаешь, тебе было бы лучше развестись с отцом?

— Тогда я так не считала, — вздохнула мать, — жила с ним ради вас, о себе не думала.

— И что? Разве это плохо — жить ради детей? Я тебя не понимаю, мам!

— О себе тоже надо думать, — ответила та, — о собственном достоинстве. Иначе всю жизнь будешь пресмыкаться. И я — тому пример. Сначала отец твой власть надо мной имел, а теперь вот зять то же самое делает.

— Мама, не надо всё так воспринимать, — принялась Лена её уговаривать. — Ничего ужасного в твоей жизни не происходило и не происходит. Ну, развелась бы ты с папой, и дальше что? Влачить полунищенское существование, одной, с двумя детьми? Квартиру бы пришлось разменять, офицерских продуктовых пайков не было бы. В очередях за колбасой стоять — это что, жить с достоинством? А смогли бы мы с Виталиком высшее образование получить? Неизвестно.

— А на хрена тебе твоё высшее образование? — грубо спросила Егоровна. — Вот выучили тебя, и что? На втором курсе замуж выскочила, на третьем родила. Еле до диплома тебя дотянули, мучились сколько. А толку? Сколько ты по специальности проработала? Дома сидеть и борщи варить можно и без института!

— Да, мама, — вспылила Лена, — я сижу дома и варю борщи! Потому что я замужем за человеком, который может меня обеспечить! Потому что я не хочу преподавать в школе за тысячу рублей в месяц! Потому что я не желаю тратить свои нервы на полудебильных детей, которых интересуют только жвачка, кола и мультфильмы про черепашек-ниндзя. Хочешь, чтобы я развелась с мужем и пошла работать учительницей? А как мы будем жить, мам? Нам тогда придётся переехать обратно в свою квартиру! А там живёт Вера с мужем и ребёнком! Забыла? Хочешь ютиться впятером в трёх комнатах? А если Вера ещё родит?

— У Веры есть муж! — тоже повысила голос Егоровна. — Вот пусть он и обеспечивает свою семью жилплощадью! А не пристраивается жить в моей квартире!

— Мама, пожалей Веру! Где её муж возьмёт квартиру? Ну где?

— Я не обязана об этом думать! — Голос матери сорвался на крик. — Пусть снимает, пусть катятся к его родителям!

— Да, мама, давай, выгони родную внучку на улицу! — всплеснула руками Лена. — Пусть в подворотне живет, а ты будешь жить одна в трёхкомнатной квартире и думать о своём достоинстве! Только вот на какие деньги ты будешь жить, а? На свою грошовую пенсию? С раннего утра будешь бегать по булочным, выискивая хлеб подешевле? Ходить в дырявых туфлях? Латать старые платья? Так ты сохранишь своё достоинство?

Мать сгорбилась, закашлялась, взгляд её потух. Затем скрипучим голосом произнесла:

— Вот и не спрашивай больше, Лена, хорошо ли я живу. Всю жизнь медсестрой проработала, с самой юности. В войну ещё, девчонкой сопливой, санитарам помогала, бинты стирала. И чего дождалась на старости лет? Копеечной пенсии, на которую прожить невозможно… И ту государство не выплачивает, с декабря вон ни рубля в сберкассе не дали. А президенту нашему хоть бы что! Только водку жрёт с утра до вечера, а на простой народ плюёт! Харю жирную откормил… У, сволочь! — Егоровна погрозила кулаком в сторону вещающего с экрана телевизора Бориса Ельцина. — Старики в нищете живут, кругом одно ворьё, бандиты и пьяницы. Людей до нитки обобрали! Где моя пенсия? Где, а? — вопросила пожилая женщина главу государства, как будто он мог ей ответить. — Пропил её небось гад… Как же тут с достоинством прожить? Вот и остаётся только — перед богатеями на коленях стоять. Сколько лет уж перед зятем на коленях стою и помру, видать, на коленях.

Егоровна обратила взгляд на дочь.

— И ты, смотрю, такая же. Вся в меня. Муж тебя вместо прислуги держит, а сам по любовницам бегает. А ты терпишь. Нет у нас в роду гордых женщин..

Лена вздрогнула, но справилась с собой, подошла к матери, обняла её за плечи и тихо сказала:

— Мы хорошо живём, мама. Да миллионы женщин посчитали бы за счастье оказаться на нашем месте. У нас есть огромный дом, есть достаток. Мы не заботимся, где нам спать, как согреться зимой, где взять еду. У тебя двое замечательных детей, двое внуков, правнук. Все здоровы, все пристроены. Да, нам с тобой приходится убирать в доме и варить еду. Но все женщины делают это и не считают себя прислугой. А насчет любовниц, так это всё сплетни. И папа тебе не изменял, и мой муж мне не изменяет. Это всё бабы от зависти брешут.

— Да, действительно, бог с ним, — вздохнула Егоровна, — и уберём, и приготовим. Но хоть бы отношение человеческое было. А то как собачек шпыняет.

— Мам, не выдумывай. — Дочь слабо улыбнулась. — Тебя Стёпа вообще не трогает. Если кому достаётся, так это мне. А я терпеливая, мне всё нипочем.

Женщины замолчали.

— Лен, — подала голос Егоровна. — А почему Степан Верке квартиру не купит?

— Не задавай глупых вопросов, мама, — ответила та. — Потому что Вера — не его дочь.

* * *