Отчаянные посты Лотты, собранные у меня в отдельной папке, взывали о помощи.

«Вчера, едва войдя в дом, я обнаружила, что мой бывший муж сидит в гостиной, – писала она. – Не знаю, как ему удалось проникнуть в дом, после того как сменили замки. Я крикнула, но он зажал мне рот…»

Затем женщина переходила к картине очередного садистского истязания. «Вчера» в этой записи – это вторник, шестнадцатого мая… так… так… Странно: согласно графику Фрэнка Вотерса, как раз в это время он совершал обходы по коридорам фабрики в двухстах двадцати милях от дома своей бывшей жены.

Поработав совсем немного, я обнаружила еще несколько таких несовпадений. Конечно, это не опровергало версию Лотты на сто процентов. Она могла перепутать даты: написать «вчера» вместо «позавчера». Или Вотерс мог поменяться дежурствами с кем-нибудь из коллег: опытный коп, готовя себе алиби, поступил бы именно так. И все же, все же…

Что я знала об этом человеке? Парень из обычной семьи: отец – банковский клерк, мать – домохозяйка, пять братьев и сестер. Все – ревностные христиане, по воскресеньям – в церковь. Я не очень-то различаю эти гойские особенности: тут вроде было что-то не католическое, а евангелистское, типа баптистов или пятидесятников, хотя и эти слова говорят мне немного. Учился в Центральном городском колледже, потом перешел в полицейскую академию, которую окончил без каких-либо происшествий. Служил в одном из участков Южного Сиэтла – тоже без происшествий; незадолго до увольнения получил лычки сержанта. После развода с Лоттой женился вторично. Проживает – опять-таки, без происшествий – с женой, ребенком и дочерью от первого брака в городе Кенневике, на берегу большой реки, в глухом краю лесных заповедников и индейских резерваций. Вот и все, кроме того, что он еще психопат, насильник и садист – по утверждению первой жены, заказавшей его как минимум дважды.

Той же бессонной ночью мне посчастливилось залезть в его дешевый мобильник и пролистать эсэмэски, сообщения, телефонную книгу и список звонков за последние месяцы. Если озаглавить этот небогатый набор двумя словами, то выйдет все то же «без происшествий». Фрэнк не интересовался ни порносайтами, ни компьютерными играми, ни сомнительными знакомствами – хотя какие сомнительные знакомства можно завести в таком медвежьем углу? Почти все свои телефонные разговоры он вел с женой или с дочерью; когда время от времени в список врывался непосредственный начальник, это выглядело громом среди ясного неба.

Дружеские контакты ограничивались рыбалкой с сослуживцами и дворовыми барбекю с ближайшими соседями. Альбом фотографий был на три четверти заполнен снимками сына – с младенческого возраста до нынешних полутора лет. Остальные двадцать пять процентов примерно поровну делились между дочерью и женой. Что касается видео и аудиофайлов, то и здесь господствовал слащавый семейный антураж, перемежаемый разве что проповедями на религиозную тему – как видно, Вотерс все еще посещал церковь и хранил особо полюбившиеся ему фрагменты пасторских речей. Такой телефон мог принадлежать либо божьему одуванчику, либо сатане, старательно маскирующемуся под доброго ангела.

Я приехала в городок около четырех, съела неплохой гамбургер и набрала номер этого воплощения идеального мужа и отца, а по совместительству – предполагаемого насильника и садиста. Божий суд вступал в решающую фазу.

– Здравствуйте, мистер Вотерс, – выпалила я с ходу, едва услышав его «алло». – Меня зовут Рита, и я приехала с другого конца света, чтобы поговорить с вами. Пожалуйста, уделите мне хотя бы полчаса вашего времени. Хорошо бы прямо этим вечером, но, если надо, я подожду.

– Вы кто, репортер? – спросил он после некоторой заминки.

– Скорее да, чем нет.

– Я не говорю с репортерами.

Он явно собирался закончить разговор.

– Подождите! – крикнула я. – Ради Бога, умоляю! Вы должны встретиться со мной. От этого зависят судьбы людей. Судьба вашей дочери и вашего сына. Это очень, очень важно.

Упоминание Божьего имени и детей подействовало: мой собеседник замялся, не зная, что ответить.

– При чем тут…

– Послушайте, Фрэнк… вы ведь позволите называть вас по имени? Вы не единственный, кого оклеветали, кому сломали жизнь и выбросили на обочину. Есть много таких же несчастных, оболганных, невинных людей. Я готовлю материал об этом явлении. Мы обязательно должны поговорить.

– Я не говорю с репортерами… – теперь он произнес это намного мягче, не так решительно, как прежде.

– Но я не те репортеры, к которым вы привыкли! – воскликнула я, развивая успех. – Я специально приехала издалека, чтобы поговорить с вами. Ради наших детей, каждому из которых угрожает такая же опасность. Ради моего сына – он ненамного старше вашего. Ради Божественной справедливости. Пожалуйста, Фрэнк…

Вотерс помолчал. Я физически ощущала, как его гложут сомнения по ту сторону связи. Где-то он сейчас? На дежурстве? Дома? На рыбалке? В церкви?

– Откуда вы вообще взялись, мисс Рита?

– Со Святой земли, – выложила я последний козырь. – Из Иерусалима. Святая земля, святая борьба. Вы просто обязаны встретиться со мной, Фрэнк.

Мики говорил, что евангелисты либо обожают израильтян, либо не переваривают, но вероятность попасть на первых намного больше. В какое группе окажется Фрэнк Вотерс? Затаив дыхание, я ждала ответной реакции.

– Из Иерусалима… – задумчиво повторил он. – Из самого Иерусалима? Вы не шутите?

– Нисколько. Могу показать вам паспорт с буквами на языке Святого Писания.

– Хорошо, – со вздохом проговорил Вотерс. – Я дам вам интервью. Но с одним условием: полная анонимность. В вашей статье не должно быть реальных имен и названий. Придумайте другие фамилии, другой город, другой штат. Я не хочу рисковать спокойствием семьи.

– Согласна! Согласна на любые условия!

– Тогда приходите часам к девяти. Младший уже будет спать, и мы сможем поговорить. Мой адрес…

Я сделала вид, что записываю, хотя прекрасно знала, где он живет.

Скромный домик Вотерса ничем не отличался от соседских и от сотен других двухэтажных, уныло однообразных строений, виденных мною по дороге сюда. Служебный подвал, гостиная с кухней и спальни наверху. Впереди – ограниченная живой изгородью лужайка со строго предписанной высотой травы, сбоку – подъездная дорожка для двух машин, сзади – убогие дворики, пластиковые стулья, сарайчик, будка для барбекю. Торжество местного стандарта, повторенного миллионными тиражами…

Правда, хозяевам – Фрэнку и его жене Молли – этот стандарт наверняка не казался угнетающим. Меня усадили за стол, Молли налила кофе, придвинула тарелку с печеньем. Она понравилась мне сразу: есть такие добрые лица, которые располагают к себе с первого взгляда. Девочка-подросток сидела напротив, посматривая в мою сторону с неприкрытой враждебностью. В повадке взрослых тоже чувствовалось беспокойство. Эти трое не слишком доверяли внешнему миру и охотно обошлись бы без моего непрошеного визита. И, скорее всего, им было что защищать: отовсюду здесь веяло домашним уютным теплом, которое невозможно подделать или организовать напоказ в честь какого-либо гостя. Мне даже подумалось, что Молли – это почти Мали, моя безотказная тетя.