Сердечное смятение привело меня против воли к дому Волынского, который приютил меня и где я провела первые, самые спокойные дни в Москве. На крыльце билась в рыданиях сенная девушка... а во дворе толпились служилые люди. Я низко повязалась черным платком и не поднимала глаз, чтобы меня не узнали. Со слов, долетавших до меня, я поняла, что спаситель мой и одновременно обидчик внезапно захворал и умер, сгорев в одночасье от какой-то лихорадки. Занемог он еще со вчерашнего вечера, и домой его доставили уже без памяти. Прометавшись ночь в жару и бреду, он, едва дотянув до рассвета и скончался.

Сенная девушка показывала двум служилым мешочек с кореньями.

– Вот, нашла в барской опочивальне, – громко говорила она, обливаясь слезами. – Не иначе, как кто порчу навел на нашего дорогого хозяина! Колдовством его извел!

Обо мне, однако, никто не вспоминал, будто я и не жила в сих палатах и челядь мне не прислуживала как гостье. Я беззвучно возблагодарила Провидение за подмогу и вознесла хвалу вашим советам, мой друг. Далее буду следовать также им неукоснительно. Смею заметить, что не все мне удается, ибо разные люди в разной степени подвержены постороннему влиянию... Бедному Волынскому стойкость его не пошла на пользу.

Я присоединилась к двум нищим, ожидавшим подачек «на помин души» по случаю кончины хозяина дома, зашевелила губами, будто бы молясь, и несколько раз перекрестилась, подражая московитам. Горечь и сожаление затопили меня. Я искренне хотела помолиться за усопшего и сделала это по-своему, мысленно прося у него прощения за возникшее между нами недоразумение и прощаясь с ним навеки...

Для меня начиналась новая жизнь в чужом городе, без крыши над головой, без дружеской поддержки, почти без денег... полная неизвестности и подстерегающих на каждом шагу опасностей. Лев и Единорог оставались единственной моей надеждой...»

Внутренним чутьем ученого Ольшевский догадался, что указанная фамилия спасителя Sworthy – некого дворянина Волынского – вымышленная или взятая наугад. Что еще больше укрепило его во мнении о скрытом назначении «писем из шкатулки». Они были очень похожи на замаскированные под житейскую переписку донесения... только вот кому и от кого? Что за Лев и Единорог упоминаются в них? Что за «мечта», ради которой загадочная Sworthy решилась подвергнуть себя смертельной опасности?

Ольшевский сделал дерзкое предположение, что ежели означенный «дворянин Волынский» действительно умер, то не без помощи гостьи, которую он такт опрометчиво впустил в свой дом. Если и в самом деле встреча на тракте и драка с разбойниками не были случайными, то, догадавшись об этом, Sworthy решила избавиться от ненужного соглядатая. Будучи застигнутым в ее комнате за каким-то неблаговидным занятием – по-видимому, обыском, – «Волынский» попытался спасти положение, как мог, разыгрывая сцену страстной любви, но не сумел обмануть хитрую женщину. В тот же миг его участь была предрешена... Дама, которую он некогда вырвал из рук разбойников, попросту убила беднягу.

– Подсыпала яд ему в кушанье! – воскликнул филолог. – Женский способ разделаться с неугодным человеком. Не знаю, почему я в этом так уверен...

Дворня же непостижимым образом «забыла» о гостье, что наводило на определенные размышления.

Ольшевский увлекся содержанием писем и начал делать на полях тетради заметки. Он не слышал криков митингующих на улицах, винтовочных выстрелов, забывал о голоде, всецело отдавшись приключениям неизвестной дамы, изложенным выцветшими чернилами на старой желтой бумаге, испещренной брызгами от гусиного пера.

По вечерам его навещал доктор Варгушев, готовил чай и развлекал затворника рассказами о новых ужасных событиях в Петрограде.

– Что вы думаете о большевиках? – спрашивал он у задумчивого Ольшевского. – Пожалуй, они готовы сдать Россию немцам... Это неслыханно!

Тот молча глотал обжигающую жидкость и кивал головой.

– Что с вами? Вы дурно выглядите! – беспокоился доктор. – Уж не чахотку ли подхватили, дыша пылью в архивах? Давайте, я вас осмотрю!

– К черту! – беспечно отмахивался филолог.

– И то правда. Какая разница, больным вас пристрелят или здоровым?

Испытывая неловкость за свой черный юмор, доктор тут же принимался оправдываться. Он-де стал циником, с утра до вечера глядя на мучения и смерть раненых.

– Нам все чаще привозят и гражданских лиц. Жизнь человеческая уже копейки не стоит! – восклицал Варгушев. – Нынче в чести идеи! Свобода, равенство и братство, например. Обыватель просто шалеет от сих лозунгов!

Москва неумолимо погружалась в пучину народной революции...

Наше время

Астра плюхнулась на переднее сиденье «Пассата» и сердито захлопнула дверцу.

– Где тебя носит?

– Я, между прочим, работаю.

– Так занят, что не можешь взять трубку?

– Я обещал перезвонить и перезвонил, – терпеливо объяснил Матвей. – Теперь я в твоем распоряжении.

Он умолчал о своей встрече с Ларисой и посещении «Гвалеса». Это его личное дело. Возможно, ему удастся самому справиться. Не такая уж непосильная задача – отыскать любовницу Калмыкова и выяснить, какие цели она преследует. А там... пусть Лариса поступает по своему усмотрению. «В конце концов, она дарила мне тепло, – рассуждал он. – Делила со мной постель. Не ее вина, что мы разные. Слишком разные...»

Астра чутко уловила его настроение.

– О чем ты думаешь?

– Об ужине...

– А похоже, что о женщине!

– На лбу написано, да?

Она молча кивнула, продолжая глядеть на запруженную машинами дорогу, на мелькавшие вдоль шоссе огни.

Москва погрузилась в сумерки. Сизая дымка окутала город, темными пластами пролегла между домами, опустилась на скверы и парки. Мосты казались парящими в тумане, свет фонарей размытым ореолом проступал сквозь сумеречную пелену.

– У нас новое расследование, – заявила Астра. – Сегодня я встретилась с некой Алевтиной Долгушиной, бухгалтершей фирмы «Маркон». Приходилось слышать?

– Нет.

– Она хочет установить причину смерти своего босса, господина Тетерина. Я уже побывала в их офисе...

– Могла бы со мной посоветоваться... хотя бы из вежливости. Я понимаю, что решение принимаешь ты, но...

– Я пыталась сообщить тебе об этом по телефону! – напомнила она.

– Да, прости.

У Матвея из головы не шла Лариса и события четырехлетней давности. Тогда она тоже подозревала мужа в немыслимых грехах, чуть ли не в убийстве, а оказалось, что Калмыков провел ночь на Большом Пиршестве в клубе «Гвалес». Прошли годы, и забытая тема всплыла вновь. Неспроста, ох, неспроста...

– Где ты витаешь? – спросила Астра.

Он глубоко вздохнул и заставил себя сконцентрироваться на ее словах. Какая-то бухгалтерша вкупе со всем персоналом фирмы «Маркон» была ему совершенно не интересна.