Одной из первых Костькиных фраз была — «талоны на сахар». Это мы с ним раз в месяц ходили в домоуправление получать эти самые талоны. Занятие на целый вечер: талоны выдают раз в месяц, не получишь — будешь жить без сахара. И сейчас ходим, только кроме талонов на сахар получаем еще на табак и на водку. Их я отдаю родителям, мне не нужно ни то, ни другое. Но так пойдет — скоро вообще все будет по талонам.

Ну ладно еще, я. Была в юности комсомольским деятелем, занималась какой-то псевдопартийной работой. Меня, правда, позже выгнали из комсомола за неуплату членских взносов, но все равно — замарана. Строила вместе со всеми это самое общество развитого социализма. Науки марксистские учила. Но Костька-то за что? Он же ни в чем еще не виноват. Ну почему ребенок должен торчать в бесконечных очередях, получать пол-яйца в день по талону и слушать, как я скандалю в магазинах? Я ладно, я уже привыкла, но он... Не хочу, чтобы он тоже привык, ведь должна же существовать какая-то другая — нормальная — жизнь. Ведь я работаю, хорошо работаю, и родители работали всю жизнь, и что? Да, конечно, знаю-знаю, надо быть выше этого, не в еде счастье, и не надо на этом замыкаться, в жизни столько всего хорошего, но Костька-то в чем виноват?!

Я сижу и реву на кухне с чашкой чая в руке. Даже поговорить не с кем, пожаловаться, чтобы кто-то сказал: «Да ладно тебе, плюнь, прорвемся». Только собака смотрит с сочувствием, но что она понимает... В конце концов я сама себе говорю: «Плюнь, прорвемся», допиваю чай и иду в комнату. Залезаю на диван, беру книжку, которая так и лежит со вчерашнего вечера. И тут о том же самом... Нет, никуда мы не прорвемся, так и будем всю жизнь бежать по замкнутому кругу, с детьми, с родителями, ладно, если хоть плетьми не погонят...

Просыпается Костька, пьем чай, и надо бы опять пойти гулять. Мне, честно говоря, не хочется идти бродить по обрыдлым окрестным дворам, но у нас нет хлеба, а потом все равно, дома ничуть не менее тошно, а так я, может, хоть отвлекусь. Одеваемся, берем на этот раз собаку, выходим. На выходе задумываюсь, не взять ли коляску, но решаю, что не стоит, хлеб не тяжелый, а Костька и сам отлично бегает.

Хлеба можно купить в универсаме, а можно в булочной, она в ту же сторону, но чуть поближе. Доходим до нее, покупаем батон и бредем по направлению к дому. Тут я решаю кому-нибудь позвонить, поговорить как взрослый человек хоть про что-нибудь, не связанное с хозяйственными хлопотами и детскими играми. Я знаю, что во дворе недалеко отсюда есть телефон-автомат, который удобно расположен, не на проезде, можно не бояться за малышню, а во дворе еще и тише, чем на улице. Только бы он работал, из-за его удобного расположения его и ломают чаще обычного.

Мы заходим в нужный двор, Костька бежит скатиться с деревянной горки, я спускаю Дольку с поводка, чтоб не путалась под ногами, и берусь за телефонную трубку.

У мамы никого нет. Действительно, они собирались на дачу, там какие-то яблоки лежат на чердаке, а тут вдруг похолодало... Почему-то наступление холодов, несмотря на его календарную неизбежность, из года в год застает родителей врасплох — то окна не закрыты на зиму, то яблоки не убраны. Вообще наступление зимы является ежегодной неожиданностью для всей страны, это-то как раз меня не удивляет, но вот почему мои родители тоже регулярно участвуют во всеобщем аврале...

Ладно, дача так дача. Про Костьку на следующую неделю договорюсь в воскресенье вечером или в понедельник, на той неделе всего-то два дня работать, не должно быть больших проблем, тем более и с ФИАНом развязалась. Набираю Лялин номер — просто поболтать-как-дела. Ляля снимает трубку и, узнав меня, вдруг озадаченно спрашивает:

— А ты чего звонишь? Ты вообще где?

— Как, то есть, где? Гуляю с Костькой во дворе, где бы мне еще быть?

Озадаченность в Лялином голосе усиливается, она бормочет что-то невнятное, мне становится все интереснее, и Ляля наконец проясняет ситуацию:

— Да тут, понимаешь, Игорь звонил минут сорок назад, сказал, что хочет заскочить в гости, что он из Царицыно, я как-то так поняла, что вы вместе... А ты что, вообще не в курсе?

— То есть абсолютно. Я Игоря уже два дня не видела, не слышала.

— Странно как-то все это. И что ты себе думаешь?

— Да ничего пока не думаю, не успела. Вот сейчас догуляю с Костькой, заодно и подумаю.

— Слушай, Аська, а приезжай просто тоже, и думать не надо, а?

На секунду я поддаюсь соблазну, страшно хочется поехать к Ляле, посидеть среди друзей, поболтать, попеть песенки под гитару и вернуться домой не одной, а с Игорем. Ну что в конце концов страшного, заснет Костька разок позже обычного, завтра рано не вставать, отоспится. Я ведь тоже живой человек, а сижу тут одна в мерзлой квартире с малыми детьми, как клятая. Но тут же представляю себе сонного малыша в накуренной комнате, приткнуться там ему некуда, и потом, мало что ли он на неделе по метро таскается, еще в выходные везти его в Тушино на два часа ради моих капризов. Нет, так нельзя. А Игорь — ну что ж, каждый выбирает за себя, прекрасно знал ведь, что я сегодня весь день дома...

Вздохнув, я отказываюсь от Лялиного приглашения. Она не настаивает, у нас это не принято, да и что тут настаивать, только спрашивает:

— Сказать Игорю, что ты звонила?

— Как хочешь, что от этого меняется?

— Тогда я не буду, ладно? Без меня разберетесь. Я думала, что ты с ним придешь, у меня даже мысли другой не было.

— Ляль, брось ты переживать, ты-то чем виновата, хочет один — и ходит один, не бери в голову. Слушай, у меня там, кажется, собака в помойку лезет, я побегу.

— Давай. Ты не грусти там. Будешь в понедельник в институте?

— Вряд ли. Все, я бегу.

— Беги. Позвони тогда только, ладно? Пока.

Я кладу трубку. Ни в какую помойку собака не залезала — вон, возится рядом с Костькой в песочнице, перемазались оба до чертиков. Просто до меня потихоньку доходит, что, собственно, произошло, от этого становится довольно тошно, хоть и было-то не сладко (позвонила — развлеклась, называется), и хочется поскорее все обсудить сама с собой.

А что, собственно, такого произошло? Ну поехал он к Ляле без меня. Ну так ведь к Ляле же с Сашкой, к моим же друзьям, а не в бордель какой. Ну не сказал мне ничего, а как он мог сказать — меня ж не поймаешь. То, что дорога из Царицыно проходит мимо моих краев, — ну так, может, он и заходил, а нас дома не было. Вон мы сколько гуляем, в самом деле. И вообще, может, сейчас приду, а там записка лежит. Или сам Игорь сидит, ждет нас. Да, а зачем тогда Ляле звонить? Шел мимо автомата и позвонил заодно, может, он так и сказал, что мы вместе приедем, Ляля же это не с пустого места решила.

Все эти самоутешительные рассуждения замечательны и разумны, но на душе от этого легче не становится. Я вытаскиваю малышню из песочницы со словами, что пора домой. При этом изо всех сил уговариваю сама себя, что просто и в самом деле пора, а не то что я хочу поскорее прийти и увидеть, что Игорь ждет меня дома. И вообще мне без разницы, куда он себе ездит, я все равно решила с этим завязать, даже непонятно, чего так расстроилась-то. Это я только от неожиданности, вот. В целом-то я даже рада, мне же проще будет ему объяснять, что все, приехали.