А когда Наталья Николаевна заболела, еще больше стали их избегать: инфекции опасались, все ж туберкулез очень заразен. Двигуны боялись, что выселят, отправят куда-нибудь, где туберкулезники изолированы. Федя и на кухню редко выходил, а она вообще не выходила, только кашель был слышен все время. Внутренние перегородки у нас тонкие, ведь эти комнаты нарезали уже после революции – у Двигунов на месте этой квартиры большой зал был. Те две комнаты потому и отдали сейчас в одну семью, что слышимость очень хорошая: телевизор, разговоры – все слышно.

– Двигуны через стенку от вас жили? Но там ведь, кажется, кухня?

– А раньше была выгорожена комната! У Двигунов совсем маленькая комнатка была, выгороженная, за кухней. Они и тому были рады, всего боялись, не просили ничего. И после Двигунов туда поселили пожилую женщину – Веронику Потаповну, это в сороковые уже… после войны тоже трудно было с жильем. Она умерла в 1958-м. А после нее никого не подселяли: там плохая очень комната была – из кухни все слышно, запахи идут… Поэтому, когда у нас делали ремонт, через год после ее смерти, там не жил уже никто, комнату эту присоединили к кухне – просто убрали перегородку, там одно название, а не перегородка была, фанера тонкая. И кухня у нас теперь стала пятнадцать метров – все ж на две семьи, поэтому разрешили расширить. Тем более когда делали, то три семьи в этой квартире жили.

Соргин принюхался:

– Нет, я не чувствую запахов из кухни…

– Так на нашей стороне всегда было лучше, тем более новую перегородку получше сделали. Да я потом еще сама укрепила эту новую перегородку, так что ко мне запахи не проникают, да и звуки, если не очень громкие. Мне уж видно здесь жизнь доживать, плохо в Ворске с квартирами. Но все ж и мне лучше стало: одни соседи всего, кухня большая…

– Спасибо, – сказал Соргин. – С соседями понятно. А все же приходили когда-нибудь к Двигунам друзья? Или знакомые? Или родственники? Должен же у них кто-то быть!

– Никого у них не было! Все исчезли, когда отца арестовали, я так понимаю. От них в тридцатые годы, как от прокаженных, шарахались. Боялись же тогда все. И в школе Федя ни с кем не дружил. К ним не ходил никто! Один раз, правда, запомнилось мне… Уже перед самой войной привел он домой какого-то мужчину – они вместе работали, я так поняла по разговору. И возраст примерно тот же. Книжки какие-то ему показывал. Я знаю, потому что у нас слышно ведь было все через стенку. Они про книги говорили, тот, второй, вроде учился в университете раньше… И вот что интересно – он сказал что-то вроде: «Но ты же понимаешь, что я как ссыльный, хотя и инженер теперь, не могу спорить с начальником цеха». То есть он ссыльный был! Я потому и запомнила, что испугалась тогда: кого Федя привел, как бы не вышло чего… Но они недолго совсем поговорили. Там и негде было чаи распивать – еще мать Федина была жива, кашляла. Она уже в войну умерла, зимой или весной сорок второго. Но нас уже тогда здесь не было, мы в декабре эвакуировались. Потом я больше этого инженера не помню, при мне больше не приходил.

– А вот скажите, Мария Максимовна, тут такой деликатный вопрос… Но, может быть, до вас какие-то слухи дошли… Ведь вы говорите, отец Федора Двигуна до революции был владелец завода, очень богатый человек?.. Неужели у них совершенно ничего от былого богатства не осталось? Может, какие-то ценности все же сохранились?

– Слухи такие ходили… Тут еще, знаете, не все ж люди доброжелательные – может, завидовал кто-то былому богатству. Соседи даже некоторые. Однако я не верю, что они могли спрятать. Очень плохо, очень бедно жили. Мать Федора из последних сил билась, чтоб накормить его не хуже других, чахотку заработала… Помню, мои родители между собой говорили, что врут, будто Двигуны богатство прячут: если их отец перед арестом что-то и припрятал, мать все, что оставалось, отдала в конце двадцатых, когда ОГПУ собирало золото у населения на индустриализацию. Проходила тогда по стране такая кампания – требовали, чтоб сдавали ценные вещи и деньги золотые, у кого есть. Так они все до мелочи сдали, потому что боялись очень. После того как отца расстреляли, Федина мать от страха совсем обезумела. За сына боялась. Нет, маловероятно, чтоб они припрятали что-нибудь. Он сам, Федя то есть, был в советском духе воспитанный мальчик. Мне кажется, он искренне переживал тогда, что в комсомол его не принимают, это для него самое важное было.

Глава 19

Год 1942-й. Беженец Федор Двигун

Больной сидел в церковном дворе, по другую сторону от входа, прямо на земле, прислонившись к дереву. Это был худой и бледный мужчина – молодой, не более тридцати на вид, но очень уж изможденный. Он, казалось, дремал, крупные капли пота выступили на нездоровом лице.

Увидев батюшку, он оживился.

– Это и есть Федор! – сказал отец Рафаил. И обратился к сидящему: – Познакомьтесь, Федор, Василий Павлович, наш прихожанин, готов дать вам пристанище, покуда поправитесь и сможете дальше ехать. Вам отлежаться надо несколько дней, а там, с богом, на Урал вас отправим. Там, в Башкирии, кумыса попьете, да и выздоровеете…

Идти было не так далеко, но священник настоял, что поедут на церковной подводе. Сразу же выяснилось, что пешком и не дошли бы. Беженец оказался настолько слаб, что не мог сам подняться, не то что идти. Вдвоем уложили больного на подводу. Он все беспокоился о своем узелке – совсем маленьком, что уж там у него?! Взяли и узелок («Бумаги какие-то, документы, – понял Василий Павлович, перекладывая. – Может, и денег сколько есть – что ж, если впрямь на Урал поедет, там ему пригодится».), положили рядом с больным – Федор сразу в свой узелок вцепился. Батюшка поехал тоже – помочь перенести во флигель.

Ольге Василий Павлович объяснил все быстро, Андрюшку, который проявил любопытство и хотел помогать освобождать флигель, вообще отослали: «Сходи в магазин, узнай, может, карточки отоваривают». Кастрюли из флигеля в дом забрали, примус тоже унесли. Сняли с чердака раскладушку и во флигель поставили. Вот и помещение для больного! Федор с благодарностью поел щей, которые ему Ольга принесла, и заснул, отвернувшись к стене. Щи были на крапиве, но с мясом: Летуновские держали кур, часть яиц продавали, так что по воскресеньям почти всегда с мясом готовили.

Так и зажили. Ребенку объяснили, что во флигель ходить нельзя и лучше даже не подходить к нему, а Ольга со стариком за больным ухаживали.