* * *

За окнами машины проносились деревья, черные, голые и словно поеживающиеся на терпко-горьковатом, пронизывающем осеннем ветру. Листья, шурша, повиновались властным ладоням воздушных потоков и струились по земле, подобно язычкам пламени, искрясь рыжевато-алым, с коричневым, цветом.

Я внимательно следила за дорогой — за ночь подморозило, и теперь трасса представляла собой нечто вроде аттракциона для экстремалов. Оказаться в овраге мне совершенно не хотелось — машину жалко. Моя «девятка», не раз выручавшая меня из переделок, и без того довольно пострадала. Она уже бесчисленное количество раз бывала в капитальном ремонте, не говоря о мелких поломках.

Только откровенные психи могли сейчас, не думая о своей бренной жизни, мчаться, обгоняя всех подряд. Только я об этом подумала, и на тебе — как раз такой сумасшедший сиренево-переливчатым ураганом пронесся мимо моей «девятки». Водитель нажал на клаксон, и трасса огласилась идиотским хохотом.

— Придурок! — рявкнула было я, но сразу успокоилась. Ведь и правда придурок, что с него возьмешь.

Кстати, он меня, естественно, не слышал. Сиреневое нечто — ни марку, ни номер я даже заметить не успела — уже представляло собой маленькую и все удалявшуюся точку на горизонте.

А я не слишком торопилась — зачем? На тот свет, как говорит один мой философски настроенный знакомый, никогда не рано, но и не поздно — все успеем. К тому же после напряжения, пережитого в квартире Гурьянова, рисковать жизнью и вовсе не было желания.

Откинувшись на спинку кресла, я закурила, придерживая руль одной рукой. Приятно тихо рокотал совершенно исправный двигатель, не нарушая умиротворяющей тишины в салоне. Иногда тишина — лучший отдых, особенно в моей бурной и чересчур наполненной разговорами и прочими событиями жизни. И я наслаждалась свистом ветра, обтекавшего машину, звуком работающего мотора, сигаретным дымком, вылетающим наружу тонкой белесовато-синей струйкой.

Внезапно приятную тишину, меня окружавшую, пронзила неожиданная трель сотового. Я поморщилась. Умиротворение разом слетело с меня, мышцы напряглись, словно в предчувствии неведомой опасности. Может быть, предсказанные магическими «косточками» неблагоприятные события еще не окончились? Швырнув за окно еще тлевший окурок, я взяла с соседнего сиденья трубку и нажала на кнопку приема.

— Слушаю, — мой голос звучал чуть раздраженно — терпеть не могу, когда кто-то отвлекает от заслуженного отдыха. Одновременно я ощущала и легкое волнение — номер моего сотового известен весьма ограниченному числу людей, и звонят по нему обычно только в случае, если произошло нечто важное.

— Татьяна, это Кирьянов, — услышала я знакомый голос, удерживая одной рукой трубку возле уха, а другой — руль. — Слышишь?

— Да, Киря, внимательно тебя слушаю. Что произошло?

— Можешь прямо сейчас подъехать на пересечение Новосельской и Одинцова? Там небольшой парк… Я жду.

— Да что произошло-то? — спросила я, зажав сотовый между плечом и щекой, потому что мне понадобилась вторая рука, для того чтобы держать руль. Я начала разворот на трассе, уловив момент, когда не было машин ни с одной стороны.

— Танюш, приедешь — я расскажу. Только побыстрее. Ты просила позвонить, если что-то случится. У меня нет времени говорить сейчас…

И я ударила по газам. И понеслась по трассе, почти уподобившись сиреневому придурку. Ну что ж поделаешь, коттеджу придется еще подождать. А пока что мне надо в город. Нетерпение гнало меня, как ветер в спину.

Кирьянов просто так звать не стал бы, да еще с выражением «только побыстрее». Я все-таки ругнулась, давая возможность выбраться наружу напряжению: вот ведь черт, не мог сразу, по телефону, сказать, что там такое произошло. А потом принялась думать. Что мне еще оставалось?

Наверняка случилось нечто серьезное, причем — касающееся моего расследования.

Шолонский… Может быть, у него украли еще какие — либо бумаги? Или… грохнули его самого? Но зачем? Кому это надо? Неужели у Глеба Денисовича такое кошмарное количество врагов? Не может такого быть! Или может?

К концу путешествия я почти утвердилась в мысли, что Шолонского, красавца мужчину с глазами газели, убили. Но кто? И с чем это связано? Кажется, мне придется заняться и этим делом, хотя бы из интереса. Тем более бумаг я пока не нашла. Значит, буду искать их, а параллельно разбираться с убийством.

— Танечка, у тебя колеса впереди телеги прут! — буркнула я самой себе, мрачно закуривая и осторожно лавируя среди машин — в городской черте движение было гораздо более напряженным. — Еще неизвестно ведь, убийство произошло или следующее ограбление. И почему именно Шолонский? Существует же твой непосредственный заказчик Кармишин, есть также группа подозреваемых…

Отделавшись от собственной торопливости таким вот рассуждением, я припарковала машину неподалеку от указанного места и отправилась к парку.

Старый и заброшенный обычно, сосновый парк сейчас кипел жизнью, будто базарная площадь в день распродажи. Тут и там мелькали форменные пиджаки и фуражки бравых сотрудников милиции. Люди о чем-то рьяно совещались, пытаясь раньше милиции разобраться с убийством. Да, теперь, увидев всю эту суету, я убедилась — произошло именно убийство. Только на чью-то смерть обыватели сбегаются в таком количестве.

Я врезалась в толпу, напоминая себе шхуну, вспарывающую волны, и попыталась выискать взглядом Владимира Кирьянова. В конце-то концов, должен же Киря объяснить, почему он меня оторвал от работы.

Но объяснений не потребовалось. Потому что едва я обогнула широкоствольную ель со склоняющимися до земли темно-зелеными ветвями, я увидела… Ну, в общем, я была права в своих недавних рассуждениях и предположениях.

Шолонский раскинулся на пожухлой траве, устремив к небу печальный газелий взор, уже лишенный прежней властной силы. Черты его и без того гравюрно тонкого лица заострились. Матово-бледная кожа приобрела голубоватый оттенок и еле заметно отливала зеленью, наверное, из-за того, что солнечный свет сквозь хвою пробивался в последнее прибежище. Напряженно вцепившиеся в траву пальцы казались нереально длинными.

На пижонском пиджаке с еле заметной искрой, выглядевшем более живым, нежели облаченное в него тело, расплылось темное пятно. Слева, чуть ниже ключицы.

Шолонского застрелили.

И тут же, по осознании сего непреложного факта, на меня нахлынул шквал вопросов. Помимо банальных, вроде «кто?» и «за что?», проявился, подобно изображению на фотопленке, и такой: каким образом Глеб Денисович Шолонский оказался здесь? Что он тут делал? Ведь офис его фирмы находится далеко, на другом конце города.

Вокруг суетились менты, эксперты и прочая братия. Люди в форме пытались оттеснить разномастную толпу от места происшествия. Толпа сопротивлялась, не желая оторваться от страшно интересного зрелища. Как же, убийство!

Я отрешенно наблюдала за происходящим, высматривая Кирьянова. Увидев знакомую фигуру, ринулась вперед: