Мисс Вернон умолкла, мысленно рисуя картину, и вдруг фыркнула:

– Дурынды, одно слово! Изображали взрослых из себя, а у самих один ветер в голове. – Она досадливо сцепила пальцы, скрюченные, с распухшими суставами. Семьдесят лет прошло, а ей все стыдно за свою юношескую глупость. Она сердито глянула на меня с другого конца овощной грядки и сказала сурово: – Не то что ты, юная мисс Моррисон. Догадываюсь, в голове у тебя сплошь дельные мысли. Не перебор ли? Делай-ка лучше глупости, пока молодая. В жизни не только хорошие отметки важны, сама понимаешь. Не только ум.

Я промолчала. Меня злило, когда она говорила обо мне. Неделю назад она заявила, что вид у меня вечно недовольный, пора бы уже простить тех, кто меня так разобидел, и жить спокойно. Я так разозлилась, что ушла не попрощавшись и денег не взяла.

А сейчас она что-то бубнила под нос, глядя, как я пропалываю грядку с редиской. Жара стояла адская. Я была босиком, раскаленная черная земля обжигала ноги, приходилось пальцами ковырять ямки и вставать в них. За спиной у нас, в кустах, стрекотали цикады, пели свой гимн солнцу.

– Сбегай-ка принеси еще лимонаду, – сказала мисс Вернон, голос ее не успел смягчиться. – И печенья. И присядь, перекусим. День сегодня жаркий.

Я пошла к дому. Дом мисс Вернон мне не нравился, хоть Джексон Пай и спроектировал его на совесть. Слишком он был тихий, сумрачный, и пахло там мышами и ветхостью. Я сполоснула стаканы, налила лимонаду, достала жестянку с печеньем, посмотрела, что внутри. С корицей – значит, от миссис Станович. Сметанные коржики приносила миссис Митчел, квадратики с финиками и изюмом – миссис Тэдворт. Не нас одних, Моррисонов-младших, опекали добрые женщины с Вороньего озера. Я поставила стаканы на жестянку с печеньем, как на поднос, и отнесла в огород. Села рядом с мисс Вернон на выжженную траву, и мы жевали печенье с корицей и слушали цикад, покуда не улеглась наша досада на прошлое и друг на друга.

– На чем я остановилась? – спросила наконец мисс Вернон.

– Вы с сестрой решили выйти замуж за Генри и Артура Паев.

– Ха! – воскликнула она. – Верно. Так и есть.

Она выпрямилась, прищурилась и, оглядев грядку и дальний лес, обратила взор в прошлое. Теперь она смотрела на него строго и честно, без девичьих фантазий.

– Мы на этом прямо-таки помешались, Нелли и я. Без всяких причин – они за нами не увивались, ничего подобного. Заигрывали изредка, вот и все. Да мы их и не знали как следует. Странно, мы ведь росли бок о бок, ближе никого не было. Но они на ферме горбатились с утра до ночи, чуть ли не с тех самых пор, как ходить научились, где же им время-то свободное взять? Да и неразговорчивые они были. Из них один Пит и поговорить любил, и поразмышлять. О Генри и Артуре мы с Нелли знали лишь то, что они холостые да видные. У них в роду все мужчины красавцы, как на подбор. Да ты и сама знаешь. В детстве худые, нескладные, а вырастали высокие, статные, волосы густые, темные, а глаза… Нелли говорила, глаза у них бездонные, как у самого Господа Бога, особенно у Артура с Генри – дивные карие очи. И здоровяки оба, выше отца. Выше наших братьев.

Мисс Вернон вздохнула.

– Словом, такой был у нас план, у меня и Нелли, охомутать Паев. Мы рады были, когда узнали, что они решили на ферме остаться. Но старика Джексона мы не учли. Вроде бы он должен был образумиться, так? Трех сыновей разогнал – больше половины своих работников, – на его месте всякий бы понял, что дальше так не пойдет, надо оставшихся хоть немного уважать. Но ему хоть кол на голове теши.

В ту зиму поручил он им расчищать землю – деревья рубить, подлесок сводить, пни корчевать. Работа адова. Братья мои помогали, так уж у нас повелось, все друг другу помогали, и они рассказывали: приходят они с утра – Паи уже вовсю работают, а как соберутся вечером домой – те и не думают уходить, а старик Джексон на них орет без передыху. И вот как-то раз, ближе к вечеру, напустился Джексон на Генри, не помню уж почему, и Генри бросил работу, застыл столбом, набычился. А потом положил топор, подошел к отцу – помнишь ведь, все они были верзилы. Ну так вот, схватил он Джексона за шею.

Мисс Вернон поднесла руку к горлу, попыталась стиснуть скрюченные артритом пальцы.

– Вот так. Да и поднял его на воздух. Прижал спиной к дереву, да так и продержал минуту-другую, Джексон только ногами дрыгал да повизгивал. Братья мои говорили, было бы смешно, не будь оно так страшно. А Генри глянул на Артура – тот стоял чуть поодаль, с моими братьями, и даже пальцем не пошевелил, чтоб отцу помочь, – да и говорит: «Арт, ферма твоя». Выпустил отца и зашагал прочь. Забрал из дома свои пожитки и в тот же вечер ушел, той же дорогой.

Она снова вздохнула, уронила руки на колени.

Я взяла из жестянки печенье, протянула ей, но мисс Вернон покачала головой, и я съела его сама. Старалась не хрустеть, надеясь, что если ее не спугнуть, то она продолжит рассказ, и она продолжила. В голосе ее, однако, сквозила усталость, будто ей тяжело было нести груз воспоминаний.

– Генри я себе предназначила, – сказала она. – Уж и не помню, как мы с Нелли их поделили, но Генри был мой. Сам-то он об этом ни сном ни духом, даже проститься не зашел. Я представляла, как бредет он по дороге, проторенной Питом, след в след. Как и Эдвард, и Норман, разумеется, – четыре цепочки следов, все на юг ведут, ни одна обратно не тянется, – но думала я о Пите. Помню, как сказала про себя: прощай, последняя моя надежда!

Помолчав, она снова фыркнула, на сей раз не презрительно, а, пожалуй, с горьким смирением.

– И досталась ферма Артуру, – заключила она.

И снова умолкла, зашамкала. Я испугалась, что рассказ окончен, и, чуть выждав, спросила:

– А Нелли? Женился на ней Артур?

– Я как раз к этому веду. – Она пронзила меня взглядом. – Потерпи немного. История длинная, все силы выматывает.

Этого-то я и боялась, что она выдохнется, не станет продолжать. А так хотелось узнать все, что случилось на этой злополучной ферме. Терпения у меня не было ждать до завтра. А вдруг она ночью умрет или ее хватит удар и язык отнимется? И я никогда не узнаю, чем кончилось. Я смутно догадывалась, что это была бы катастрофа. Что-то мне говорило: если я узнаю все, выясню, что произошло с теми поколениями Паев, то смогу перенестись в прошлое, исправить их историю, задать ей иной курс, чтобы она не пересеклась с нашей.

И я боролась с соблазном. Так и тянуло поторопить ее, спросить: а что дальше? Мы обе забыли, что я должна полоть огород. Так и сидели – она на стуле, я на траве возле ее ног, – а жаркий день мало-помалу сменялся вечерней прохладой.

– А потом… – Она клацнула зубами, мысленно возвращаясь в прошлое. – Потом умерла миссис Пай. Вот так. Пневмония. Вскоре после ухода Генри. А месяца через два Артур сделал Нелли предложение. Я в это время была на кухне, в окошко на них глядела. Они стояли во дворе, у амбара. Я поняла, о чем речь, по одному взгляду на Нелли, так она ерзала да всем телом пожималась. Даже со спины видно было, как она рада. Выразительная была у этой девчонки попка. Разумеется, она ответила «да». Только отец наш ответил «нет». Мол, против Артура он ничего не имеет, но на этой ферме рано или поздно кого-нибудь прихлопнут, не место там его дочери. И точка. Нелли через год сбежала со странствующим проповедником. Об этом успею еще рассказать, это уже другая история, и поделом ей.