Кэсс с трудом приподнялась на подушках.

— И что же ответил папа?

Бен вздохнул.

— Ничего особенного, — решительно произнес он, обошел вокруг стула матери и, присев рядом с кроватью, ободряюще улыбнулся Кэсс и зажал в ладони одну из ее нервно подрагивающих рук. — Честное слово, он хотел только убедиться, что ты и в самом деле здесь.

Кэсс содрогнулась — тепло его пальцев было слишком интимным, несмотря на присутствие рядом матери.

— А ты… ты сказал ему, что я больна?

— Нам пришлось это сделать, — резко вмешалась Софи, поднимаясь и заставляя Бена последовать ее примеру. — Он твой отец, in fin dei conti[12].

— Да. — Подчиняясь укоризненному взгляду Софи, Кэсс высвободила ладонь из пальцев Бена и спрятала ее под одеяло. — Да, конечно. Он рассердился?

— Рассердился? — Бен издал нетерпеливый возглас. — Нет, конечно. Просто встревожился. Он… ну хорошо, — Бен прищурился, повернувшись к матери, — он пожелал приехать и проведать тебя.

— Нет! — Кэсс понимала: сейчас ей не хватит сил для разговора с отцом. Она не сомневалась, что и отец и мать беспокоятся о ней, но, кроме того, знала: явившись сюда, Гвидо непременно затронет вопрос ее разрыва с Роджером, а обсуждать эту тему она пока была не в состоянии.

— Послушай, Кассандра… — протестующе начала Софи, но сын вновь перебил ее.

— Я знал, что ты это скажешь, — невозмутимо заявил Бен. — Именно так и ответил ему. Я сказал, что ты поговоришь с ним сразу же, как только вновь будешь на ногах, — поговоришь по телефону.

Кэсс слабо вздохнула.

— О, слава Богу!

— Надеюсь, Гвидо поймет, что я не принимала участия в этом… этом sotterfugiol[13]. — пробормотала Софи, а затем, заметив предостерегающий взгляд сына, пожала плечами. — Вепе, по-моему, вы уже достаточно взрослые, чтобы самостоятельно отвечать за свои поступки. И потом, кто я такая, чтобы защищать интересы Гвидо? Разве он когда-нибудь заботился о моих?

Кэсс прикусила нижнюю губу, желая, чтобы Софи позволила им с Беном поговорить наедине, но та явно не собиралась оставлять их вдвоем.

— Полагаю, пора дать Кассандре отдохнуть, — вдруг решительно заявила пожилая женщина, взяв сына за руку и подтолкнув его к двери. — Она уже достаточно переволновалась, и потом, не забывай — завтра рано утром тебе уезжать.

— Ты уезжаешь? — Кэсс не смогла скрыть нотку отчаяния в голосе, силясь приподняться на локтях.

— Приходится, — негромко отозвался Бен. — Я и без того пробыл здесь дольше, чем планировал, а Виктор в понедельник уезжает в Штаты. Я хочу повидаться с ним перед отъездом, и времени у меня немного.

— Понятно. — Ослабев, Кэсс повалилась на подушки. Ей хотелось спросить, когда он вернется, если вообще вернется, но на это у нее не хватило смелости в присутствии Софи, бдительно ловящей каждое ее слово. — Ладно, будь осторожен.

— Непременно. — Бен высвободил руку из пальцев матери, но не вернулся к постели. — И ты тоже. Не переутомляйся. Врач сказал, что пройдет несколько недель, прежде чем ты полностью восстановишь силы.

Кэсс кивнула, крепко сжав губы, чтобы Софи не заметила, как она взволнована. С обнадеживающей улыбкой Бен вышел из комнаты вслед за Софи.

На следующее утро Кэсс услышала шум двигателя отъезжающего «порше». Кэсс большую часть ночи пролежала без сна и теперь совсем не удивилась, услышав, как машина набирает скорость, устремляясь к дороге. К глазам подступили слезы, и Кэсс обрадовалась, что рядом никого нет, а значит, никто не узнает о ее нелепой слабости.

Она так надеялась, что перед отъездом Бен еще раз зайдет проведать ее! Беседы с ним в присутствии матери не особенно устраивали Кэсс, хотя она и понимала, что говорить им не о чем. И все-таки отчаяние смешивалось с надеждой.

Но Бен уехал, даже не попрощавшись с ней, и теперь Кэсс понятия не имела, когда вновь увидится с ним. Конечно, он может позвонить, но, поскольку к телефону наверняка подойдет его мать, такой разговор тоже не внушал радужных перспектив. Софи вряд ли станет поощрять их дружбу, особенно в нынешних обстоятельствах. И хотя до сих пор мать Бена молчала, Кэсс прекрасно знала, как свято она относится к браку, и не надеялась на сочувствие.

Совсем упав духом, Кэсс даже пожалела, что уже стала поправляться и ей не надо постоянно принимать лекарства. По крайней мере прежде, находясь в полусознательном состоянии, она не испытывала душевной боли.

Три недели спустя Кэсс уже поправилась и нежилась на пляже, подставляя тело благодатным солнечным лучам. Берег бухты рядом с виллой идеально подходил для приема солнечных ванн, а поскольку пройти сюда можно было лишь с расположенных выше, неизменно пустынных утесов — пожилые обитатели соседних вилл были неспособны не только подняться, но и спуститься по каменистым тропам, — Кэсс часто загорала полностью обнаженной, и ее стройное тело приобрело ровный медовый оттенок.

Теперь она чувствовала себя гораздо лучше. Три недели на стряпне Софи не прошли даром, и, хотя аппетит Кэсс никоим образом не усилился, она начала есть, что само по себе было достижением. Исчезли глубокие впадины под ключицами, слегка округлились формы тела. Жаль только, что Бен ее не видит: он бы обязательно заметил перемену. Но с тех пор, как двадцать два дня назад он покинул Кальвадо, Кэсс не получала от него никаких вестей.

Поначалу было тяжело примириться с его отсутствием, но Кэсс знала: Софи пристально наблюдает за ней, словно подозревая, что гостья найдет какой-нибудь способ тайно общаться с Беном. Но постепенно Софи, видимо, пришла к выводу, что решение погостить на вилле приняла Кэсс, а не Бен, и заключила, что чем скорее Кэсс смирится с одиночеством, тем лучше.

Однако самой Кэсс приходилось нелегко, и даже теперь она вздрагивала всякий раз, когда слышала шум машины, спускавшейся по дороге. Кроме Бена, на Вилла-Андреа было некому приезжать, разве что доктору Лоренцо на старом «фиате». Сначала врач заглядывал на виллу каждый день, но затем ограничился визитами дважды в неделю. Впрочем, Кэсс подозревала, что врач охотно наведывался бы почаще, хотя бы для того, чтобы полакомиться мороженым Софи домашнего приготовления.

Ее отец звонил несколько раз, так и не дождавшись, пока Кэсс сама позвонит ему. Софи проявляла поразительное понимание и без колебаний отвечала Гвидо, что Кэсс еще слишком слаба, чтобы подойти к телефону. «Она позвонит, как только поправится», — сдержанно обещала она, и Гвидо приходилось этим удовлетворяться.

Когда же Кэсс набралась духу и позвонила отцу, тот выразил явное сочувствие. Он беспокоился за дочь и, несомненно, был уязвлен тем, что Кэсс выбрала в доверенные лица Бена, а не его самого.