Другая ситуация в тех же обстоятельствах. Изменяет муж. Или нет, лучше – вы, изменяете вы. И вот уже вам стоять в чьей-то рубашке на чьей-то кухне, к примеру, лучшей подруги, чей муж так понравился. И сам хорош, и трусы отличные. А тут жена, вошла неожиданно с сумками, селедка торчит, бутылка кефира выглядывает. Смотрит на вас в изумлении. Что тут следует предпринять? Конечно же, бегство! Ноги в руки и линять, пока все волосы не повырывали. Отвечая на закономерные вопросы, скажу сразу: нет! Не стоит и пытаться объяснить что-то там или ждать от кого-то понимания. И незачем клясться в любви, имейте в виду: это никому не интересно. Так же, как и то, что с вами ему будет лучше. Кому интересно, с кем ему будет лучше? Лучше сразу бежать. Прямо так, в рубашке. Мужа можно прихватить с собой, если он подходит, конечно, к вашей мебели.

И последнее: предположим, что вы – муж. И вы изменяете в обе, так, сказать, стороны. Жене с подругой, подруге с женой. И вас застукали в трусах. И что же делать в такой ситуации? А вот тут к вам на помощь приходит игнорирование. Сделайте вид, что вообще ничего не происходит. Пропустите все мимо ушей или, еще лучше, скажите обеим, что они сами во всем виноваты. Отойдите немного в сторону и прикурите сигарету, через некоторое время все рассосется само, все подерутся, кто-то сбежит, кто-то намотает вражеский скальп на кулак, а вам надо только молчать и делать вид, что все хорошо. Не волнуйтесь, потом кто-нибудь обязательно подойдет и скажет, что вам делать и куда идти. Игнорирование – самая великая вещь.

Именно этот прием решил применять в сложившейся ситуации мой гражданский муж Владимир Тишман, когда мне все-таки удалось с ним поговорить. А удалось мне это не сразу. Для начала я была сопровождена под строгим конвоем к Лёвчику домой с целью распечатки Мусякиных фотографий. Лёвчик и его семья (наша, настоящая, ленинградцы!) жили на два квартала дальше по Фонтанке, в розоватом доме, рядом с которым имелся заборчик и дворик. Во дворике стоял постамент, а на нем не было никого. Ни Ленина, ни Сталина, ни Достоевского даже. Кто-то там, определенно, когда-то стоял, но теперь – никого. Захотелось залезть и сфоткаться, чтобы потом Верке показать, что вот, мол: я памятник себе. К нему не зарастет… Ну, мы отвлеклись, а Маргарита Владимировна отвлекаться мне не давала, четко следя, чтобы я своевременно следовала по направлению к Лёвчику.

– Лев, деточка, представь Дианочку Юлии Анатольевне, – прощебетала своим тонким голоском Маргарита, заталкивая меня внутрь такой же бесконечно высокой, но большей по площади, заваленной кучами хлама квартиры.

– Ах, как приятно! – восхищенно протянула мне руку еще более жеманная, того же возраста и комплекции, невысокая дама без вавилонов, но зато в брюках и с длиннющим черным шарфом, намотанным вокруг шеи. У дамы был тяжелый низкий хриплый голос, она покашливала через каждую минуту, но в пальцах ее была зажата сигарета в длинном старинном мундштуке.

– Мне тоже, – кивнула я, думая: вот бы мне тоже закурить. Удобно будет или нет? Черт его знает, какие у них тут представления о вежливости.

– Как вам наш город? – после неловкой паузы спросила Юлия Анатольевна.

– С виду очень прилично, – ляпнула я, не зная, что еще могу сказать о городе, который видела с заднего сиденья «Лады». Да и тот мелькал под звуковое сопровождение Маргариты Владимировны. И кражу телефона.

– Прилично? – удивленно переспросила дама, затянулась и переглянулась с Маргаритой нехорошим взглядом.

– Ах, как чудесно у вас пахнет, – принялась заглаживать шероховатости Маргарита Владимировна. – Вы что, пекли? Юлия Анатольевна, это же прелесть, прелесть!

– Ой, ну что вы. Так, что было под рукой… – отмахивалась та, розовея. Под рукой у нее оказался пирог с капустой и яйцом, а также пакетированное печенье и почему-то нарезанный балык. Сочетание странное, но даже оно напомнило мне, что в последний раз я что-то ела только в Москве. Всю же дорогу до Питера я питалась одной только плотской страстью (кстати, вполне питательно), а дальше была подвергнута психологическому прессу.

– Дианочка, пойдите с Лёвушкой, он что-то там не может найти в компьютере. А мы тут пока похозяйничаем, – прогнала меня с кухни свекровь.

Я же была только рада получить небольшую передышку. Пока мы с Лёвушкой, красным от неловкости, ковырялись в его допотопном компьютере, пытаясь подобрать драйвер к моему телефону, выяснились некоторые вполне очевидные подробности. Оказалось, что Маргарита и Владимир не разговаривают уже много-много лет, практически с тех самых пор, как Владимир уехал в Москву к отцу. Это была новость, я ведь даже не знала, что у него в Москве есть отец. Интересно, сколько еще у моего Тишмана родственников запрятано в рукаве?

– А где живет его отец? – спросила я на всякий случай.

– Отец у него умер.

– А… – замялась я.

Мы помолчали. Потом Лёва вздохнул и перевел тему.

– Когда у Вовки родился сын, он мне позвонил. Мы… знаете ли, дружим, – развел руками он, смахнув с захламленного стола кружку с какой-то подозрительной жидкостью.

– Ой, все пролилось, – заволновалась я, но он со стоическим терпением на лице принялся подтирать лужу (явно не первую) какой-то грязной тряпкой.

– В общем, когда моя мамаша услышала, что из Москвы приезжает кто-то от Володьки, она меня так приперла, что пришлось все рассказать. А она подняла на уши тетю Марго, – грустно поделился Лёва. Всем своим видом он давал мне понять, как сожалеет о случившемся. И как ему стыдно, что таким образом я попалась в лапы этих невообразимых женщин. И что, конечно же, он пытался не дать этому свершиться, пытался удержать свою маму, но куда там. Впрочем, я уже не считала все произошедшее такой уж трагедией. И уж если кто-то и был в этом виноват, то только Тишман. Он не должен был допустить такого, не должен был так доводить свою мать.

– Конечно, это должно было когда-то случиться. Вам не кажется, что все это странно? Так прятать внука? – спросила я, так как этот вопрос волновал меня больше всего.

– Ну, после всего… это объяснимо, – пожал плечами Лёва.

Я возмутилась:

– Что бы там ни было, прошло же столько лет! Разве можно лишать бабушку внука? Хотя бы фотографий внука?

– Володька решил так, – еще более печально покачал он головой. Было видно, что по натуре Лёва парень неразговорчивый. Вполне понятно, почему он дружит с Тишманом. Из Владимира тоже лишнюю пару слов надо клещами тянуть. Особенно если эта пара слов касается чувств. Володя удивительно ловко и умело упаковывал все на свете в благопристойную серую бумагу, скрывающую чувства так, будто бы их вообще нет.

– Дианочка, удалось? Скопировали? – спросила Маргарита Владимировна, засунув свой длинный (в прямом смысле) острый и прямой нос в Лёвину комнату.

– Удалось, – ответил он за меня. – Можно распечатывать.

– Покажи! – зажглась Маргарита. Тут же из кухни была приведена по-прежнему дымящая сигаретой Юлия Анатольевна, после чего весь эфир был заполнен только возгласами восхищения и комплиментами в адрес Мусяки, который, конечно же, всячески этого заслуживал. Глядя на его личико, улыбающееся с экрана, на его рожицы и позы, на которые он был большой мастер, я испытала острую тоску по дому.