— Я абсолютно согласна с папой, доча, — поддержала Ирина, — это не вызовет никаких подозрений.

У Ирины потеплело на сердце: с таким тактом он еще ни разу не отзывался о ее работе.

— Ох, родители, — Нинка засмеялась, — одно удовольствие за вами наблюдать! Будьте всегда такими…

Родители переглянулись и дружно потупились…

4

Татьяна Иосифовна, супруга профессора Осипова, не скрывала своего возраста — ей было близко к семидесяти, — и выглядела она типичной усталой бабушкой. Причем, что любопытно, советского образца. Ну, знакомый такой типаж по книгам, по фильмам… Притом, что и сам профессор, при всех его званиях и заслугах, тоже выглядел в глазах Ирины старомодным, чисто кабинетным ученым: сухо педантичным, вероятно, занудливым и упрямым в своих давным-давно устоявшихся привычках. Наверняка хорошие и добрые люди. Но… еще не познакомившись с Юлией, которая после гибели родителей из желанной внучки поневоле превратилась в единственную, горячо любимую дочь, как бы в позднего, долгожданного ребенка, на коего с первых же трагических минут опрокинулись бесконечные чаяния и неумеренные страхи взрослых, Ирина могла себе представить, каково было девочке расти у пожилых «родителей» с их, естественно, устарелыми взглядами на современную жизнь. Нинка бы, с ее независимым, конечно, отцовским — от кого ж еще? — характером и дня бы не выдержала.

Профессор представил жене Ирину в качестве новой сотрудницы Юридической академии, заканчивающей под его руководством работу над кандидатской диссертацией. Татьяна Иосифовна, предупредил он, по образованию филолог, но в школе и трех лет не проработала, ибо с момента рождения сына, а было это в шестьдесят четвертом году, посвятила себя целиком и исключительно его воспитанию. Так что говорить на любые юридические темы за домашним столом можно было без всякой опаски.

По совету Турецкого профессор не стал посвящать жену в ту роль, которую они предложили — ну, как бы вдвоем, по взаимному согласию! — Ирине Генриховне. Пока она будет считаться сотрудницей профессора. Преподает в Юридической академии, готовится к защите кандидатской диссертации, которую подготовила под руководством Семена Викторовича. Но, как человек еще и с высшим психологическим образованием, выразила готовность познакомиться и побеседовать с внучкой профессора, у которой вполне могли возникнуть и чисто возрастные проблемы. Кому, как не специалисту, и помочь девушке разрешить их? Вот так, в этом плане. Говорить об этом Юлечке не надо, просто посидим, попьем чайку, дадим возможность им, может быть, даже и уединиться, поговорить спокойно. Тем более что у Ирины Генриховны своя шестнадцатилетняя дочь, приехавшая на каникулы из Англии, не исключено, что девочкам, если они познакомятся, будет интересно.

«Добрая клуша», как сразу окрестила Татьяну Иосифовну Ирина, не слишком вдавалась в столь сложные материи, ей бы попросту, пусть бы Юлька хоть разговаривала с ней по-человечески, не бурчала, не взрывалась по пустякам и не отказывалась от практически материнских — каких же еще! — забот. Ведь все для нее одной, вся жизнь, которая вот уж и заканчивается, и нельзя, чтобы девочка осталась в одиночестве, не подготовленная к этой ужасной жизни…

Все правильно, включая и эту точку зрения. Старики — одно слово. Со своим, чаще всего непререкаемым, жизненным опытом и своими заморочками. Все такими будем.

И они — взрослые, — сидя за столом, накрытым, вопреки московским обычаям, не на кухне, а «в комнатах», попивали себе чаек, закусывали привезенным профессором тортом и вели неспешный разговор на сугубо профессиональную тему — психологический портрет преступника. Тема диссертации. Осипов разбирался в этой проблеме, и его суждения не казались Ирине неинтересными. «Клуша» откровенно зевала, но старалась держать марку профессорской жены. А Юлия где-то задерживалась. Как это стало обычным в последнее время. Причем без предупреждения и элементарной жалости к «родителям», которые, разумеется, очень волнуются. Был, правда, около восьми вечера звонок по мобильному телефону: «Я занята, освобожусь и приеду». Такие фразы стали типичными, и это ужасно, сетовала Татьяна Иосифовна.

Действительно, какое сердце выдержит этот современный юношеский эгоизм?! И неизвестно, как с ним бороться! Как ему противостоять? Какие еще аргументы искать? Что, вообще, происходит с нашей молодежью?.. И категорический вывод: «Нет, мы такими не были!» Может, оно и верно, но реального выхода такой слишком общий вывод не подсказывает!

Ирина уже решила, что время сегодня потрачено зря. Но щелкнул дверной замок, и из прихожей донесся такой знакомый по сути своей крик:

— Ау! Живые есть?

И тут же в гостиную, где был накрыт чайный стол, вбежала симпатичная, довольно высокая, черноволосая девушка, одетая именно так, как одеваются сегодня тысячи ее сверстниц. Разумеется, сползающая серебристая пряжка ремня ниже пупка с блестящей бусинкой на нем, именуемой, как сказала Нинка, пирсингом; конечно же короткая, легкая блузка без рукавов, обнажающая большую часть спины, вплоть до верхней резинки трусиков; наконец, завернутые до колен белые джинсы.

Высокая кожаная сумка, похожая на торбу, полетела на диван, туда же шлепнулась пухлая папка. Юля походя чмокнула бабушку в макушку, кивнула деду и, хищно поводя острым носиком, быстро обнюхала разрезанный торт. При этом вмиг оценила модную одежду гостьи и вежливо ей кивнула.

— Здрасте… Меня Юлей зовут. А почему здесь сидим? И по какому случаю торжество? Ба, жрать хочу, как собака! Но это — на сладкое, а котлетки нет?

«Родители» огорченно смотрели на своего «ребенка», будто на их глазах совершалось нечто не совсем приличное, кощунство какое-то, которому следовало немедленно дать справедливую и осуждающую оценку. Им было откровенно неудобно перед гостьей, и в то же время они словно бы предлагали Ирине самой убедиться, что их претензии к внучке не надуманные, не случайные!

А Ирина рассмеялась. И на несколько озадаченный, даже недоуменный, чуточку растерянный взгляд девушки ответила, продолжая весело и звонко смеяться:

— Вы даже не представляете, Юля, насколько все на свете правильно!

— В каком смысле? — насторожилась девушка.

— Вчера вечером… — Ирина снова хохотнула. — Ох, спасу нет!.. Сидим с мужем. Поужинали. Он сердится: «Где, черт возьми, Нинка?!» Дочка… немного помоложе вас. Неделю назад из Англии примчалась на каникулы. Ну и к подругам, надо же им «ля-ля-тополя!». А как же? Умчалась — и нету ребенка! Папа наш рычит: «Где дочь?!» А тут дверь… — она опять засмеялась: — Бах! И крик: «Родители! Есть живые? Жрать хочу!» Английское воспитание, а представляете?! Вы извините, что я смеюсь, но ведь, честное слово, — нарочно не придумаешь!.. А муж так и рухнул… «Мама родная, — стонет, — чего деется-то, граждане?!» Ох, сил никаких нет!..

Ирина снова закатилась в хохоте. И через мгновенье они хохотали уже вдвоем с Юлей, будто старались пересмеять друг дружку. Профессор с супругой сидели молча, не совсем понимая, что происходит.

Наконец Ирина успокоилась, достала платок из сумочки и стала промокать глаза, всхлипывая и шмыгая носом, как девчонка.