— Богомаза с Садовой? Как не помнить. Наглец, за руки хватал, богоматерью называл… Хоть и к Академии художеств причастен…

— Ну-ну, детка, не богомаза. Художника. Жаль только, что трезвым он ни на что не годен.

— Мерзкий он, маменька, — Поля передернула плечами.

— Он талантлив… А что пьет — ну… не нам его судить. А помнишь ли ты картины, что мы купили в разваливающемся имении под Рязанью у помещика, более на дворника похожего?

— Отлично помню. И помещика, и имение. Как тут забыть… Куры в бальной зале, в рояле гнезда какие-то, библиотеку мыши в труху едва не превратили. Хорошо хоть, картины спасли. Уж не знаю, ценные они или так, упражнения в рисовании, но вывезли, слава Богу, из этого свинарника.

— Верно, — Ольга закончила домашний туалет и повернулась к Поленьке. — Холсты те я Фаддею отдала. Он картины смыл, какие пострашнее были. Да и начал творить. Глаз-то у него удивительный, рука тверда. Да и образцы взял отменные.

— Да, матушка. Помнится, портрет мой, словно рукою господина Санти написанный, вы продали чуть ли не самому Папе Римскому.

Ольга довольно улыбалась: картины были и впрямь хороши… некоторые даже лучше подлинных. Да и ценители за «найденные шедевры» только что не дрались.

— Ну, не Папе, — поправила Ольга, — но в его дворец, в галерею. Слыхала потом от некоторых, как видели, с каким укором ты со стены смотришь на проходящих мимо любопытствующих…

— Забавно.

Полина подошла к окну. Белая ночь уже хозяйничала на улицах, превращая знакомые пейзажи в неведомые и фантастические картины. Уж какой Поленька ни была практичной, но и ее временами поражало, насколько сильно незаходящее солнце может преобразовать все вокруг.

— Да, это было забавно, — согласилась Ольга. — А вот теперь, душенька, представь: сегодня у князя Долгорукова я видела одно из полотен Фаддея. То, которое он писал в духе господина Матисса.

— Неужто? Князь его приобрел?

— Не знаю. Говорил только, что нанял советчика, который сей шедевр за сущие копейки ему сторговал. Иначе наш бедный князюшка разорился бы вчистую…

«О том, что Долгоруков — большой любитель дам, как свидетельствовал великий князь, я тебе пока говорить не стану, — продолжила про себя баронесса. — Должно же у тебя, девочка, хоть о ком-то оставаться хорошее мнение…»

Полина хихикнула.

— Представляю, как удивился бы господин Матисс, ежели бы увидел свою картину, которую никогда не писал…

И тут баронесса нахмурилась. А ведь такая возможность существовала. Может, и не сам Матисс — газеты пишут, что он все еще в поисках своей линии, из мастерской не высовывается, — но все-таки модных, да к тому же ныне живущих художников лучше бы все-таки не… имитировать.

— Умница! Напомни мне завтра, надо будет к Фаддею днем заехать. Сказать, чтобы ныне здравствующих не трогал. Пока те живы…

— Ма-аменька, а можно я дома останусь?

— Конечно, детка. С утра ты будешь изрядно занята — кому же я могу доверить свою переписку, как не тебе. Однако сейчас уже пора бы и отдохнуть. Задерни шторы и отправляйся спать, полночь на дворе…

— Да и вы, душенька, не засиживайтесь. Добрых снов!

Полина звонко чмокнула Ольгу в щеку и отправилась к себе. Баронесса, проверив, плотно ли задернуты шторы, легла. Только спать было еще рано — следовало обдумать все произошедшее пару часов назад, чтобы понять, куда теперь поворачивать со своей задумкой и насколько опасно все, что случилось сегодня вечером.

Уснула Ольга не скоро. Однако размышления в тишине оказались на диво плодотворными. Теперь она знала, что и как делать…

* * *

За поздним завтраком Ольга продиктовала Полине такой список дел, что девушка только диву давалась, записывая. Как же замечательно у маменьки голова работает! Как удается ей все-все учитывать!

— Ну и, наконец, детка, о вчерашнем малом приеме, — перешла баронесса к обещанному. — Прием был не просто малым — крошечным. Однако придумка моя более чем успешной оказалась. Князюшка, за гроши сторговавший Матисса…

— Вашего Матисса? Или подлинного?

— Моего, дружочек… — баронесса усмехнулась. — Припомни, я вчера, вернувшись, рассказывала тебе…

— Да-да. Так что князь?

— Князь передал для помещения в новый банк пятьдесят тысяч рублей.

— Ого! — если бы Поленька умела свистеть, она бы присвистнула, как дворовый мальчишка. — Изрядная сумма.

— Изрядная, да не очень. Вот, этот чек от моего имени перешли в Цюрих на счет Ольги Цабель, под годовые, сроком на год.

— Слушаюсь.

— А вот это… — баронесса тяжело вздохнула, хотя решение было принято и теперь уж ни возвращать деньги, ни объясняться с великим князем не следовало. — Это помощь, которую дом Романовых оказал мне в устройстве того самого — помнишь нашу беседу? — салона-вагона, то бишь отеля на колесах для странствия по необъятным просторам России-матушки.

Девушка взяла в руки длинный зеленоватый листок, увенчанный короной, взглянула на него мельком, собираясь продолжать записывать указания душеньки мачехи, и… будто окаменела. Еще раз посмотрела на цифры, потом, словно не веря собственным глазам, медленно, чуть ли не по буквам прочла сумму.

— Господи, Ольга, — затряслись у Поленьки губы, — что же это?.. И что вы наобещали разине князю?

Баронесса встала, отошла к окну, потом вернулась и снова присела. Еще несколько минут — и сделанного с этим чеком будет уже не вернуть. А Полюшка все воспринимает со смехом, опасности не чуя.

— И ему, и Долгорукову, и всем прочим был обещан тройной доход через год, ежели Маньчжурская дорога будет полностью выстроена и начнет работать, как задумано. Поверь, детка, я пока не ведаю, что с этими деньгами делать. Уж очень страшно представить, каким может быть гнев царского дома.

Девушка подняла на баронессу удивленные глаза: не бывало раньше такого, чтобы Ольга, смелая и решительная, вот так опасалась чьего-то гнева.

— Матушка, тогда, думаю, следует пока просто в банк положить. В Швейцарии. На ваше имя. Пусть под защитой эти деньги побудут. Вечером, конечно, надо бы еще раз с Алешей… то бишь с Алексеем Алексеевичем посоветоваться о делах на Востоке. Ну, а там, как дело до выплат дойдет, и посмотрим. На худой конец отошлем полученное… дабы никто не смог упрекнуть, — Полина от волнения сглотнула и перевела дух.

Слушая девушку, Ольга несколько раз кивнула. Она представляла себе нечто подобное, но… хотя тут было бы смешно даже спорить, а отсылать полученное не хотелось. Ни через год, ни вообще когда-либо. Ей бы и в голову не пришло по собственной воле от таких денег отказаться. Однако в Полечкиных словах, как, впрочем, и всегда, был и здравый смысл, и желанная отсрочка, и даже… Даже некое, пока далекое «авось».

— Умница, так мы и поступим. Тогда я отправляюсь с визитами. И к Фаддею заеду. А тебе, думаю, не лишним будет прикинуть, когда мы сможем отправиться в путешествие.