места, мы угадали пласт и набрали два пестера, и тащить назад двенадцать километров сил не осталось, на полпути мы остановились и высыпали грибы на насыпи. Мы уходили, а я все оглядывался на грузди, это снится мне до сих пор. Насыпь и грузди на ней.

За прошедшее время насыпь рассосалась и превратилась в разъезженный проселок. «Шестерка» юлила, буксовала и шла с пробоями, Хазин матерился, что непременно застрянем, так что повернули обратно. Искали объезд, потом еще объезд, так и не нашли, вернулись к гостинице к вечеру. Хазин предлагал отдохнуть в «Чаге», но настроения не осталось, я лег спать в номере, а Хазин все-таки отправился, вернулся в полночь, стучал в дверь, утверждал, что археологи, работающие на карьере, обнаружили в раскопе череп коня. И уверял, что это, скорее всего, череп Чичагина, в том смысле, что его коня, а это говорит о многом. Я пообещал завтра непременно заглянуть к археологам, Хазин отстал. Я к археологам, кстати, давно собирался, археологическая глава в локфике весьма желательна.

С утра Хазин возился с карбюратором, продувал жиклеры и материл прокладку: автосервисов в Чагинске не было, и Хазину приходилось справляться самому. Я подумал, что пора, пожалуй, обзавестись независимым средством передвижения, спустился в «Мотоблок и дрель» с намерением купить велосипед. Я долго выбирал, но в результате так ничего и не купил; раньше у меня был «Салют», а велосипеды из ассортимента Мотоблокова не могли с ним конкурировать. Это меня расстроило, и я, прихватив камеру Хазина, отправился прогуляться к РИКовскому мосту.

За мостом город постепенно заканчивался, слева от дороги на Вожерово догнивал и зарастал подлеском льнозавод, дальше из зелени торчали крыши Пригородного, справа между проселком на Нельшу и вдоль берега Ингиря тянулись намытые земснарядом песчаные барханы.

Ингирь выворачивал из-за холма и тек к востоку, сужаясь под РИКовским мостом, разливаясь дальше плоским широким плесом. За плесом поперек русла старалась черпалка, гудела, выбирая со дна Ингиря песок и нагребая на берегу очередную дюну. Перед дюной берег раскапывали несколько экскаваторов, готовя котлован под фундамент будущего бумажного завода. Земснаряд напоминал каракатицу, экскаваторы — однолапых крабов-калек, работа, производимая всей техникой, выглядела нелепо: со стороны реки они насыпали гору, с другой рыли яму. На дальней опушке леса синела палатка археологов.

Земснаряд работал, похоже, с весны — вдоль берега через каждые двести метров белели песчаные холмы, я выбрал ближайший. Песок мелкий, белый и чистый, взбираться по нему оказалось тяжело, я то и дело съезжал, месил хрустящую зыбь, стараясь воткнуть ноги поглубже и понадежнее.

Я забрался на вершину, изрядно набрав в кеды песка и едва не подорвав ахилл на левой, сел на нагретый песок, огляделся. Достал из кофра камеру.

Тогда тут не было ни ямы, ни песчаной горы, луг от реки до леса, покос и стога, пыльная дорога. Я, Кристина и Федька оставили велосипеды и забрались на самый высокий стог. Кристина привязала к березовому хлысту мою старую футболку, и мы подняли над лугом «Веселый Роджер», хотя Федька предлагал обычный «Спартак».

Федька дразнился, говорил, что пираты — это детский сад, в пиратов одни придурки из батора играют, а баб пираты безжалостно топили в ближайшей проруби, потому что бабы зло и всегда мешают рыбалке. Вот мы Кристину взяли с собой, а зря, никакой рыбы не видать, рыба от баб как от электроудочки шарахается. Кристина ему посоветовала пасть засыпать насчет баб и электроудочек: было у отца три сына, двое нормальных, а третий футболист, да таких кривоногих и тупых и в футболисты-то не возьмут, в шпальщики-подпальщики разве. Федька на подпальщиках криво ухмыльнулся, достал зажигалку, отщелкнул крышку и чиркнул колесиком. Над латунным орлом возник огонек. Кристина принялась ругаться на Федьку громче, а я молчал. Я испугался. Мы сидели на тонне сена, дождей не было три недели, Кристина сказала, что Федька псих. Псих и настоящая сволочь.

Тогда Федька разжал пальцы. Тяжелая зажигалка скользнула в сено. Я замер. Хотелось немедленно спрыгнуть со стога и отбежать, но я не мог — Кристина осталась. Она ухватилась за хлыст с флагом и смотрела на Федьку, а он смотрел на нее.

Оба психи.

Я ждал огня. Пламени из-под ног, дыма — едва запахнет дымом, надо толкать Кристину и прыгать самому, а этот придурок пусть горит…

Но не было огня.

Федька захохотал. И продолжил обзываться, он всегда хорошо обзывался. Что-то про ссыкуна и дристуху, жених и невеста из сортирного теста, тогда я ударил Федьку.

В глаз.

А попал в лоб, кулак подвернулся, я зашипел от боли, Федька размахнулся для сдачи, потерял равновесие и съехал по стогу на землю.

Огня не было.

Федька ругался снизу, пытался до меня доплюнуть, но Кристина и я сами стали в него плевать, тогда Федька скрутил с наших велосипедов ниппеля и выкинул в стерню.

Мы остались на стогу, а Федька на велике покатил к реке. Кристина сказала, что у Федьки в семье все такие — психозоиды, его дядя в прошлом году со старой водокачки кинулся, а тетя в магазине кассиршу избила. Да мне и бабушка рассказывала, психи.

Федька доехал до реки, отвязал от рамы велосипеда спиннинг и спустился к воде. Я предложил Кристине слезать со стога и ехать дальше на омуты без Федьки, а флаг с собой взять и там повесить. Но Кристина объявила, что флаг спускать нельзя — теперь этот берег наш, и мы будем грабить всех, кто проплывет мимо. Я подумал, что она переигрывает — какой берег и кого грабить, но спорить не стал, подумаешь, старая футболка.

Мы все же съехали по сену на землю. Я достал из рюкзака запасные золотники, вкрутил в камеры и поработал насосом. Кристина искала в стогу зажигалку, приговаривая, что меньше чем за сотню она ее Федьке теперь не отдаст. Зажигалка не находилась, а Федька показался. Он тащил за собой по земле здоровенную толстую щуку и счастливо смеялся.

Я сфотографировал котлован и достал из кармана зажигалку. Ту самую, с хохлатым американским орлом.

В конце августа, в день отъезда из Чагинска, я приехал на берег. Часть стогов успели убрать, но наш стог еще стоял, с выгоревшим и изорвавшимся черным знаменем над, самый высокий. Пиратский берег. Я забрался в сено и два часа ковырялся в сухой траве. Мне понравилась эта дурацкая зажигалка, но найти ее не получилось.

Зажигалка действовала до сих пор, я чиркнул колесиком, добыл огонь, задул — курить бросил.

Река обмелела. Посредине плеса стоял