– О чем молится Торлекссон, ни для кого не секрет: он просит Бога о смерти.

– О смерти? – Изабел вздрогнула. – О чьей смерти? Моего брата? О моей смерти?

– Нет, госпожа, – покачал головой Векелль и сурово поглядел на Изабел. – Он молится о своей смерти.

Эти странные слова эхом отдались в голове принцессы.

– Кто будет просить Бога о собственной смерти?

– Тот, кто хельяр-карл.

– Хельяр-карл… – задумчиво повторила она, не понимая, что это значит.

Векелль сосредоточенно нахмурил лоб, подыскивая нужные слова, чтобы поточнее передать смысл:

– Проклятый. Обреченный умереть молодым.

Изабел перевела взгляд туда, где Коль склонил голову над рукой священника. Принцесса слышала, что есть на свете такие люди – воины, которым неумолимой судьбой предназначено умереть молодыми.

– Человек, склонный к риску, у которого нет ничего, ради чего можно было бы жить… – прошептала она.

– Да. И на вашем месте я бы об этом не забывал.

У Изабел не было времени на то, чтобы поразмыслить над словами Векелля: как раз в этот момент Торлекссон поднялся с колен и повернулся. Когда их взгляды встретились, он взял в ладонь висевшее у него на шее распятие и торжественно приложился к нему губами, а потом снова спрятал распятие под рубашку.

Изабел ахнула: перед ней был тот самый благородный спаситель из ее девичьих снов.

– Нет, – прошептала она, качая головой. Спасителя не существует. Невозможно, чтобы в одном человеке могли уживаться одновременно и спаситель, и дикарь, который похитил ее невинность.

Принцесса прошла к выходу церкви и спустилась по ступенькам вниз. Ветер с океана дул все сильнее, а она думала о том, что не посмеет больше взглянуть в лицо Коля, иначе снова усомнится в виновности того, кто, без сомнения, заслужил осуждение.

Изабел не заметила, как оказалась в центральной части Колдарингтона. Любопытные выглядывали из окон, чтобы посмотреть на нее, но, когда она замедляла шаг, быстро прятались. Женщины на улице, едва завидев принцессу, жались к стенам лачуг, пряча лица за выцветшими плащами, из-за которых их глаза смотрели на нее мрачно и подозрительно.

И никто не окликнул ее, никто не предложил ей убежище.

«Я здесь всем чужая», Изабел огляделась. Ей с детства был знаком каждый уголок этого города, но сейчас она чувствовала себя совсем потерянной. Куда ей теперь идти?

И тут принцесса услышала за спиной шаги, ее сердце учащенно забилось. Датчане, и среди них – он.

Изабел повернулась, чтобы лицом к лицу встретиться со своими преследователями, но вместо датчан увидела троих саксов.

Самый здоровенный из мужчин вышел вперед и сжал огромные кулаки.

– Куда это мы направляемся, принцесса? – хрипло спросил верзила.

Другой негодяй усмехнулся, скаля желтоватые зубы. Изабел стояла, ни жива ни мертва от страха.

– Шлюха! Видать, твой любовничек выкинул тебя на улицу, получив все, что хотел?

– Предательница! – выкрикнул третий.

Первый мужчина набросился на принцессу, и она упала, после чего второй схватил ее за талию и так сильно прижал ее к земле, что ей стало трудно дышать.

Изабел попыталась подняться, но ее тут же снова повалили на землю, и тут она услышала чьи-то быстрые легкие шаги. Может быть, какая-нибудь добрая женщина решила предложить ей убежище?

– Стерва! – Что-то мягкое и сырое упало принцессе на лицо. Гнилой лук! – Из-за тебя погиб мой муж!

Изабел дергали за волосы, пинали, потоки проклятий обрушивались на ее голову.

Вцепившись ногтями в землю, принцесса громко рыдала. Тут в нее угодил камень, принцесса стиснула зубы, решив молча терпеть боль. Она все это заслужила, так пусть это будет ей уроком.

Неожиданно рядом раздался пронзительный женский крик, и затем послышался топот ног убегающих людей.

После этого к Изабел прикоснулись чьи-то большие сильные руки.

– Нет! – Она зажмурилась, не ожидая для себя ничего хорошего. Тем временем руки заботливо убрали пряди, упавшие ей налицо, а потом бережно ощупали ее спину и плечи, проверяя, нет ли где переломов. Вокруг кто-то вполголоса разговаривал на северном наречии.

Неожиданный спаситель поднял Изабел на руки, прижал к себе, и в этот краткий, но дивный миг она почувствовала себя защищенной от всех своих бед. Ей даже не нужно было поднимать голову, чтобы узнать, кто был этот волшебник, крепко державший ее в своих руках, и то, что он сейчас рядом с ней, теперь казалось принцессе самой естественной вещью на свете.

Коль закрыл ногой дверь прямо перед носом у стражников, которые сгрудились у входа в его спальню. Ему страшно хотелось без свидетелей взглянуть на принцессу. Она, как маленький ребенок, свернулась калачиком у него на руках. Однажды он уже держал ее так же, как сейчас.

Когда Изабел была юной девушкой, она как будто излучала невинность и нежный внутренний свет, тогда как теперь, став взрослой, обрела душу, покрытую завесой мрака.

Уж лучше бы она кричала на него, проклинала, ругала. Пусть бы даже пыталась выцарапать ему глаза. Но Изабел – такая хрупкая и беззащитная – лежала, не шевелясь, доверчиво уткнувшись ему в грудь.

Торлекссон положил принцессу на кровать. Ее глаза были закрыты, на ресницах блестели слезинки.

– Вы ранены?

Принцесса, не отвечая, закрыла лицо руками. Из-под ее задравшейся юбки виднелись порванные чулки, на ногах были надеты ботиночки из кожи тонкой выделки, выставлявшие на обозрение изящные лодыжки.

Коль в растерянности развел руками. Он никак не мог понять, отчего она плачет – от обиды или от боли, и сделал еще одну попытку заговорить с ней:

– Вы в состоянии двигаться?

– Оставьте меня в покое, – тихо проговорила принцесса и повернулась на другой бок, лишь бы не видеть своего спасителя. Тяжкий вздох сорвался с ее губ.

– Нет, моя госпожа. У меня к вам слишком много вопросов, на которые вы обязательно должны ответить. – Датчанин наклонился и поправил прядь волос, упавшую ей налицо.

Кто эта женщина, такая трогательная и беззащитная? Коварная соблазнительница, порочная настолько, что даже собственный народ ее презирает? Размышляя об этом, Торлекссон сознательно старался удержать себя от чрезмерной жалости.

– Что за страшный грех вы совершили? Отчего ваш народ ополчился против вас?

Коль вовсе не ожидал услышать от Изабел правду – скорее всего в ответ последуют только глухое молчание и новый поток слез; однако принцесса убрала руки от лица. Ее губы были разбиты в кровь, на щеке красовался синяк. Приподнявшись на локтях, она посмотрела на датчанина с такой жгучей ненавистью, что сердце бешено заколотилось у него в груди.