Что же происходит в этом случае? Здесь «несмотря на» – совсем не деепричастие, а… союз! Чтобы стало понятнее, выделим основы этих предложений: «Несмотря на то что ОТЕЦ НЕ ВИДЕЛ Катю, ОН ЗНАЛ, что она вертится». (А вот во первом предложении основа всего одна – «отец знал», а деепричастие, как это ему и положено, образует деепричастный оборот.)

Теперь «не» снова превращается из частицы в приставку и пишется слитно. Как понять, что мы имеем дело именно с союзом? «Несмотря на то что» можно заменить другими союзами «хотя» или «вопреки тому что». И тогда «не» пишется слитно. И, кстати, в некоторых случаях можно ставить две запятые: одну перед «что», а другую – в конце той части предложения, которая включает в себя союз. (Подробнее см. «Союзы – «крупицы смысла».)

А вот, например, в предложении: «Несмотря на дождь, мы пошли провожать друзей». Здесь «несмотря на» выступает в роли… предлога. И снова мы легко заменяем его словом «хотя». И потому пишем «не» слитно. И ставим запятую – на этот раз одну.

Есть у предлога «несмотря на» и «старший братик» – предлог «невзирая на» (а у союза «несмотря на то что» – союз «невзирая на то что»). Он образован от старинного глагола «взирать». Согласно словарю Даля:

ВЗИРА́ТЬ или воззира́ть и воззрева́ть, воззре́ть на что, смотреть, глядеть, устремлять взор; подымать глаза кверху, глядеть в вышину, обращать внимание, брать в рассуждение.

В этом случае не ошибиться в правописании проще, потому что в повседневной речи мы практически не употребляем слово «взирать» как глагол или деепричастие.

К сожалению, это только одна из хитростей «не». На самом деле у нее их припасено еще много! Поэт был прав: «не» – не только упрямая, но еще и коварная частица. Или приставка. И при этом насколько трудно без нее обойтись!

Если бы вы каким-то чудом оказались в XIX веке, то, посмотрев на уличные вывески, наверняка бы заметили кое-что странное. Надписи вроде бы сделаны на русском языке, но слова пишутся совсем не так, как в наши дни. Например:

«Зачем столько твердых знаков?» – спросили бы вы себя.

Такой же вопрос задают школьники в стихотворении Самуила Яковлевича Маршака «Быль-небылица». Старик, которого они встретили в парке, рассказывает ребятам, как торговали в старой Москве, и, в частности, о некоем купце Багрове.

У твердого знака было даже «имя собственное» – «ер». В словаре Даля читаем:

«ЕР м. (ъ), тридцатая буква в церковной азбуке, двадцать седьмая в русской; некогда полугласная, ныне твердый знак, тупая или безгласная буква». (Мягкий знак в то время назывался «ерь», а буква «ы» – «еры».)

Зачем же были нужны твердые знаки, которые сейчас нам кажутся лишними?

До 1918 года, по правилам, «ъ» следовало писать:

– на конце слов мужского рода после согласных (то есть всегда, кроме тех случаев, когда слово заканчивалось гласной, мягким знаком или буквой «й»);

– в некоторых словах-исключениях (обезъяна, съэкономить, разъикаться, двухъаршинный и т. п.);

– в качестве разделительного знака между согласным и гласным на границе приставки и корня.

* * *

Откуда взялись эти правила?

Они очень древние. В древнерусском языке твердый и мягкий знаки означали… гласные звуки. Как они произносились – точно не известно, поскольку последний делавший это человек умер задолго до изобретения магнитофона. Однако филологи полагают: это было что-то вроде невнятного «о» («ъ») и еще более невнятного «е» («ь»). При этом существовало правило, согласно которому слог может заканчиваться только на гласную. Например, слово «свиток» в древности писалось как «съвитъкъ» (попробуйте его произнести).

Нам хорошо известно, что звук «о» делает стоящие перед ним согласные твердыми. И когда людям стало лень произносить «ъ», они решили сохранить его в письме, дабы сразу было понятно, что имеется в виду. Например: «Здесь мелъ» или «Здесь мель», «Вот молъ» или «Вот моль».

* * *

Но потом этот «пережиток старины» стал сердить многих русских писателей. Им казалось, что в указании на твердость согласных звуков нет никакой нужды. Ведь каждому понятно: если нет никакого признака того, что звук на конце слова мягкий, значит, произносить его нужно твердо.

Лев Васильевич Успенский в своей книге «Слово о словах» воспроизводит гневные пассажи Ломоносова в адрес твердого знака: «Немой место занял, подобно, как пятое колесо!»

Далее писатель приводит цифры: в дореволюционном издании романа Льва Толстого «Война и мир» насчитывалось 2080 страниц. На каждую из них приходилось в среднем по 1620 букв, из которых 54–55 – твердые знаки. То есть во всем тексте последних набралось 115 тысяч, и они обозначали то, что всем и так было прекрасно известно: если после согласных в конце слова не стоит мягкий знак, значит, они твердые. Этими «ъ» можно было бы заполнить более 70 страниц книги. Успенский называет их тысячами «никчемных бездельников, которые ровно ничему не помогают. И даже мешают».

Желание избавиться от ненужных знаков стало особенно острым на рубеже XIX и XX веков. Среди сторонников изменения орфографии были многие известные лингвисты. В 1904 году при Отделении русского языка и словесности Академии наук была создана Орфографическая комиссия, перед которой и была поставлена задача упростить русскую письменность – прежде всего для того, чтобы школьникам было легче изучать ее. В комиссию вошли самые известные ученые-языковеды тогдашней России. А возглавил ее выдающийся русский языковед Филипп Федорович Фортунатов.