– Я созвонюсь с экспедиционной группой Академии наук – такая срочно создана, и готовится вылететь на место. Возможно, будет с тобой тесно взаимодействовать. И вместе с учеными мы что-нибудь придумаем. Пока образцы никому не показывай, и, тем более, не передавай. В них, возможно, скрыты новые, пока недоступные для нас технологии. И, с твоей помощью, они станут доступными Наших ученых уже заинтересовали кадры, где космолет защищается каким-то облаком, и крылья его тем же облаком покрыты.

– Своего рода, динамическая защита, – сказал я.

– Не знаю, какая защита, но – надежная. Только не против лазерных пушек, которые стреляют, видимо, с большого расстояния.

– Мне показалось, они стреляют вообще ниоткуда. Из чистого неба. И моим бойцам так же показалось. Мы дважды такую стрельбу наблюдали. И предположили, что лазеры работают.

– Ученые, а я с ними уже разговаривал, и буду разговаривать еще, когда ты пришлешь и новые, и старые записи, говорят, что выстрелы лазерами произведены из-за пределов земной атмосферы. Откуда-то из ближнего космоса. И потому лучи становятся видимыми, только в момент пересечения атмосферы.

– Нам бы такие лазеры на спутники.

– У нас такое оружие разрабатывается для самолетов шестого поколения, но еще, естественно, не опробовано, поскольку и самолетов шестого поколения пока не существует. Это вопрос, возможно, полутора десятилетий.

– А разница в цвете лучей?

– У нас с тобой, Троица, одинаковые вопросы возникают. Я тоже об этом спрашивал. Ученые говорят, это разница в технологии изготовления боевых лазеров, и только. Луч вообще можно сделать невидимым. Наша наука сейчас разрабатывает как раз такую лазерную пушку…

Я не стал сразу «убивать» своих солдат сообщением о том, что мы застряли в Земле Отчуждения на неизвестное время, возможно, на несколько десятилетий. Такое сообщение в состоянии сломать дух любому. Это, примерно, то же самое, что сейчас объявить всем, что каждый из моих бойцов приговорен судом к двадцатилетнему, как минимум, заключению. Только за то, что они оказались здесь. Без их личной вины в том. Пусть здесь и не тюрьма, тем не менее, у всех есть семьи, родные, любимые, которые ждут. У всех есть планы на устройство в будущей жизни. Все они молоды и полны надежд на будущее. Даже мне сообщение стукнуло по голове не хуже танкового снаряда, хотя такое сравнение, наверное, не слишком корректно, поскольку танковый снаряд мне в голову ни разу еще не попадал. Но, я вернулся на свое место ведущего, сменив старшего сержанта Камнеломова, и чувствовал, что по голове у меня разбегается сильный жар.

– Что с вами, товарищ старший лейтенант? – спросил Камнеломов.

– А что? – поинтересовался я, как ни в чем ни бывало. – Снова волосы почернели?

– Нет. Лицо, как помидор. Красное.

– Жарко, наверное. Кавказ.

Жарко-то было жарко, против этого старшему сержанту и возразить было нечего. Вторая половина дня на Кавказе, даже на Северном, всегда переносится труднее, потому что солнце и скалы, и камни прогревает, и они жаром дышат. И, скорее всего, жарко было всем. Но покраснело лицо только у одного меня. Я сам это почувствовал. Оно не только покраснело, оно еще и налилось чем-то тяжелым и весомым, и стоило труда рот не открыть, потому что челюсть просилась оторваться. Но я только головой помотал, расслабился, хоть и мысленно, но достаточно жестко приказал своему организму – и почувствовал, что жар уходит. Чувство ответственности за судьбу бойцов взвода не позволяло мне плохо себя чувствовать. Сработала саморегуляция организма. Отработанный и почти всегда действенный механизм. И жар из головы очень быстро стал уходить. Наверное, вместе с краснотой, но я спрашивать старшего сержанта не стал, чтобы не заострять на вопросе внимание.

Однако сам Камнеломов то ли мне не доверял, то ли просто опасался моего состояния, и потому старался держаться неподалеку. Я никогда не страдал ни от гипертонии, ни от гипотонии, но Камнеломов этого не знал, и предпочитал за мной искоса посматривать. Я не забыл включить внутривзводную связь, и, когда мы поднялись на последний по пути хребет, всех предупредил:

– Соблюдаем повышенную внимательность. Допускаю, что банда Арсамакова уже здесь, и ждет или нас, или вертолетов, чтобы напасть.

– А когда вертолеты должны быть, товарищ старший лейтенант? – спросил младший сержант Рахметьев.

– Да кто их сейчас сюда пустит. – за меня попытался ответить ефрейтор Ассонов. – Чтобы еще и вертолеты подбили? Не раньше, чем завтра или даже послезавтра. Когда все успокоится. А то и неделю ждать придется.

Иногда нас с операции тоже снимали вертолетами.

– Резонно мыслишь, – согласился я. – Но хватит болтать. Всем соблюдать повышенную внимательность. При виде летчиков – тоже. Они могут с перепугу начать стрелять. Стреляли же в меня, когда я над ними летал.

– Они вас, товарищ старший лейтенант, за НЛО приняли, не иначе, – пошутил Камнеломов.

Пресекая дальнейшие разговоры, я не ответил, и поднял бинокль с включенным тепловизором. Но команду отдать все же пришлось:

– Включить тепловизоры на прицелах. Бандиты могут быть поблизости. Могут даже на нас засаду устроить. Продвигаемся тройками.

Летчики, как я помнил, жгли костер в самом начале склона, в месте, где не было крутого подъема, и деревья росли не плотно. Метрах в тридцати от галечного дна ущелья. То ли соображения безопасности заставили летчиков выбрать это место, то ли еще какие-то соображения, не знаю. Хотя я бы лично предпочел зажечь костер прямо на дне ущелья, среди камней, а потом устроить засаду на того, кто пожалует, заняв места в кустах по тому и другому склону. Стрельба с двух сторон в этом случае была бы безопасной, потому что пули летели бы сверху вниз, а не в одной плоскости. И свои в своих попасть не сумели бы даже при нечаянном старании. Но мои силы позволяли засаду устроить, а силы летчиков – едва ли. И мы продолжили острожный спуск. Продвижение «тройками» – на сегодняшний день считается самым прогрессивным видом продвижения в опасной местности. Три бойца становятся во фронт, Перед каждым при этом зона ответственности в семьдесят градусов, и в этой зоне боец обязан даже летящую птицу подстрелить, даже брошенный кем-то кирпич. При этом все трое захватывают сектор в двести градусов, а не в двести десять. И частично контролируют часть сектора соседа – центрального бойца – вместе с самим соседом, с которым идут плечом к плечу. Работа в тройках впервые в истории спецназа была применена при штурме Дворца президента Амина в Кабуле в декабре тысяча девятьсот семьдесят девятого года. Потом в советском спецназе об этой методике успешно забыли. Исключение составлял спецназ ГРУ, который взял работу тройками на вооружение. Однако западные специалисты, внимательно изучив материалы о штурме Дворца Амина, когда горстка бойцов взяла штурмом хорошо укрепленный и тщательно охраняемый значительными силами Дворец, сразу за эту идею ухватилась, и спецназ всех, практически, западных стран взял ее себе на вооружение. И только после этого, уже повторяя западную методологию, тройки стали широко применяться в среде российских спецназовцев разных ведомств. А дает такая тактика многое. Мне рассказывали участники, как во время боснийско-сербской войны на стороне сербов воевал, так называемый, «русский черный батальон». Так вот, этот батальон однажды, разбившись на тройки, вытеснил из городка Соколац боснийский полк, состоящий из трех батальонов. Причем, сам не имел потерь убитыми, только шесть человек получили легкие ранения и контузии. Мой взвод в работе «тройками» тренировался постоянно. «Тройки» были стабильные, устоявшиеся, где бойцы хорошо чувствовали соседа, знали, кто как стреляет, кому в какую сторону и на какую высоту бывает удобнее стрелять, обязательно друг друга подстраховывали, и всегда действовали успешно. Другое дело, что применялась эта тактика не часто. Но тому есть объективные причины. Просто не было необходимости в таких действиях, наиболее эффективных в городах и в зданиях, и лишь частично эффективных в лесу и в горах. Сейчас мы именно так начали спуск в ущелье. Я не случайно дал эту команду на спуске. На этом хребте спуск разрешал идти, не придерживаясь за стволы деревьев, и даже позволял глазом к прицелам прикладываться, чтобы осмотреть участок впереди себя и по бокам. Но, когда бойцы смотрели в прицелы, останавливалась одновременно вся тройка, чтобы не разрушился строй, и не нарушался сам принцип правильной работы по этой системе.