– Пятерых бандитов, товарищ старший лейтенант, ликвидировал. Видел, как шестой убегал, стрелял в него через лес, но не уверен, что попал. Могли стволы елей помешать. Больше там никого не вижу. Возвращаюсь на прежнюю позицию.

В это время автоматная очередь раздалась с противоположного склона. Длинная очередь, явно не прицельная, потому что прицельные такими длинными не бывают. Стреляли, значит, не по летчикам, а просто давали сигнал. И тут же «заговорила» винтовка Ассонова. Теперь выстрелы были нам едва слышны. Он послал подряд две пули. Одновременно со снайпером начали стрелять и пистолеты летчиков. Но для пистолета дистанция была максимально допустимой, и опасность для бандитов представляла только какая-нибудь шальная пуля.

– Товарищ старший лейтенант. Очередь с противоположного склона подняла тревогу. Бандиты поняли, и побежали к повороту ущелья. Двоих я успел «догнать», двое ушло.

«Догонял» бандитов ефрейтор, естественно, не ногами, а пулями.

– Эмира Арсамакова не видел?

– Здесь, с нашей стороны, его точно не было. Возможно, он один из пяти убитых на том склоне. Может быть, он убежал, и дал сигнал. Не берусь определить.

– Все. Возвращайся. На «отлично», Валентин, отработал.

* * *

Старшим в группе летчиков был подполковник Коломиец. С ним было два капитана и один старший лейтенант.

– А где вы еще двоих потеряли? – спросил я прямо, и даже с некоторым осуждением. Во время короткого боя, хотя сам я и не стрелял, а только отдавал команды снайперу, я отвлекся мыслями от положения взвода, и уже не чувствовал, что на всех на нас свалилась нежданно-негаданно большая психологическая беда. Именно психологическая, потому что физически мы в состоянии вынести это Отчуждение. Еще следовало и летчикам об этой беде как-то сообщить. А потом уже, видимо, и своим бойцам придется, что казалось мне самым сложным. У каждого солдата, будь то контрактник или «срочник», есть свои планы на жизнь. А теперь эти планы могут сломаться полностью. Все, вплоть до планов на семейное счастье. Это у меня – единственный план. Я офицер, и посвящаю свою жизнь армии. А у солдат у каждого свое собственное видение дальнейшего, свои мечты, от которых, возможно, придется отказаться.

– Одного нашли. И сразу похоронили. Он на ветку сухого дерева напоролся. Купол за вершину дерева зацепился. Отстегнулся от парашюта, чтобы на землю спрыгнуть, только на ногах не устоял – склон сильно крутой, по склону полетел, и на сук. Насквозь живот пробило. Майор Тру-ханов. Документы майора у меня. Место могилы я на карту нанес. Его от старлея Кольниченкова ветром отнесло. Старлей, штурман Труханова, тяжелый, – подполковник кивнул на крупного старшего лейтенанта из своей группы. – А майора на земле-то ветром шатало. Худощавый был человек. Почти худосочный. И моего штурмана старлея Брюханова найти не смогли. Он тоже легкий, и его ветром куда-то далеко отнесло. Надеялись, он на дым выйдет, а вышли бандиты, а потом и вы – так вот, вовремя, – подполковник стал сердито отламывать от дерева толстую ветвь, чтобы в костер подбросить. Видимо, потери в личном составе Коломиец сильно переживал. Старший сержант Камнеломов подошел со стороны, и подал подполковнику свой тяжелый мачете[13]. Четырех ударов хватило, чтобы ветвь подрубить, а потом без труда отломить. Коломиец сразу бросил ее в костер, посылая в небо новый столб белого дыма. Но мачете передал не хозяину оружия, а одному из капитанов, кивнув на деревья. Капитан молча начал рубить. Толстые ветви предпочитал не трогать, выбирал то, что с одного удара срубалось.

– Замерзли что ли, товарищ подполковник? – спросил я с первозданной невинностью.

Коломиец глянул на меня угрюмо, и вытер пот со лба.

– Надеемся, вертолет увидит дым.

Я оглянулся. Моих бойцов рядом не было. Даже Камнеломов стоял в стороне. Я выключил на коммуникаторе внутреннюю связь.

– Не надейтесь.

Подполковник глянул на меня еще более недобро, чем перед этим.

– Поисковые вертолеты должны были вылететь сразу, как только мы с экранов радаров пропали. Это правило. А я до катапультирования успел сообщить, что нас сбили, всех троих сбили. Это дополнительно поторопит вертолеты.

– Помимо правил есть еще и приказы. И распоряжения Правительства. И есть такое распоряжение, согласно которому все полеты над Землей Отчуждений категорически запрещены.

– Над какой Землей? – спросил подполковник, и переглянулся со вторым капитаном.

– Места, где мы находимся – один район Дагестана, один район Чечни, один район Грузии – объявлены международной Землей Отчуждения. Сюда никого не пускают, и отсюда никого не выпускают. Ни нас, ни военнослужащих двух погранотрядов и членов их семей. Ни военнослужащих РЛС, что стоит рядом с границей, ни жителей четырех населенных пунктов, что оказались внутри Земли. Идет предварительное исследование последствий происшествия. Над Землей Отчуждения было сбито семьдесят два инопланетных корабля. И каких только чудес нам не приходится ждать от их останков. Мы сегодня с моим взводом с отдельными чудесами уже встречались. Это в меня вы несколько часов назад стреляли, когда я летал над вами на воздушном мотоцикле. А до этого мотоцикл был летающим креслом, и летал в нем мой рядовой. А потом превратился в космический скутер, на скутере улетел неизвестно куда обитатель подбитого космического корабля гигантский паук-птицеед, который разговаривает по-русски с откровенным кавказским акцентом. Я думаю, учитель у него был кавказцем. Ладно, хоть русскому обучал, а то ведь мог какому-нибудь мюрего-губденскому[14] обучить, и я бы общаться с пауком не смог. И это могло бы иметь серьезные последствия для любого из нас, поскольку я не знаю его восприятия автоматных очередей.

– Если ты и врешь, старлей, то врешь красиво, – покачал головой подполковник Коломиец. – А если нам нужно попасть к себе на базу?

– Нам тоже нужно, – не менее недобро, чем он, сказал я. – Но по всему периметру Земли Отчуждения создана пятикилометровая Полоса Отчуждения, за которой уже стоят пограничные войска и полиция, и стреляют на поражение в любого, кто попытается выйти, пусть это будут женщины с детьми. Даже животные и перелетные птицы не составляют исключения. Сами погранцы, насколько я понимаю воинские уставы и общее положение вещей в данной ситуации, не виноваты. Им отдали такой категоричный приказ. В целях сохранения и сбережения остального населения страны и планеты в целом, решено добиваться его выполнения самыми жесткими методами. Это я могу понять и одобрить, несмотря на то, что жесткие меры предусмотрены и в отношении меня. Все вопросы в данном случае разрешаются наднациональным образом, через Совет Безопасности ООН.