— Заткнись, — усталым голосом перебил Артур. — Я не мог прийти.

— Конечно. Не тебе ведь нужно информацию, а мне пятьдесят «косарей»…

— Я не мог прийти, — вздохнул сыщик. — Я сидел в тюрьме. За разбой.

Бахарь, не моргая, некоторое время смотрел на Веденеева, потом, по-своему расценив слова сыщика, сказал:

— То есть ты хочешь сказать, что «полтинник» я не получу при любом раскладе? Да? Такой «отмазки» я от тебя, начальник, еще не слышал. Всякие переслушал, но о такой даже и не догадывался.

К столику подошел официант.

— Что желают заказать… — Он окинул оценивающим взглядом сидящих. — …джентльмен и сидящий рядом с ним человек?

— Ну, что? — саркастически улыбнулся Бахарь, обращаясь к Веденееву. — Мне заказать на мои заработанные деньги стакан воды из-под крана и таблетку анальгина от душевной боли?

— Значит, так, — не обращая на него внимания, Артур повернулся к официанту, — для начала — по зимнему салату и… А что у вас на горячее? Хорошо… Котлеты «по-киевски» и еще — мясное ассорти и бутылку «Белого аиста». Откроешь при нас. Пока все.

— Будет сделано. — Официант исчез так же неожиданно, как и появился.

— Мы что, — с недоверием в голосе спросил Бахарь, — будем есть?!

— Ты видишь в этом что-то незаконное?

— И я тоже буду?..

— А ты что, уже поужинал? — улыбнулся Артур.

— Да. Вчера в обед.

— Тогда жди этого призрака с белым полотенцем и котлетами, а пока слушай меня.

…Через полтора часа, когда кафе почти опустело и музыка из мощных японских динамиков стала звучать приглушенно, сидящие в помещении завсегдатаи стали с интересом наблюдать за столиком, стоящим в углу.

На стуле, развалившись, сидел молодой человек с аккуратной прической, в спортивном костюме «каппа» последней модели. Он курил и с едва сдерживаемым смехом слушал гражданина напротив. Гражданин с не до конца выбритым лицом и в слегка помятой одежде, представляющей собой комплекс из различных элементов мало подходящих друг к другу гардеробов, держал в одной руке сигарету, в другой — рюмку с коньяком. Мизинцы обеих рук были по-деловому отставлены в сторону, что должно было подчеркивать не проходящий с годами шарм этого гражданина. Мужчина сидел, закинув ногу на ногу, и постоянно поправлял белую салфетку, заложенную за грязный воротник до беспредела заношенной рубашки. Было совершенно очевидно, что салфетка мешала ему, как седло корове, но ее присутствие было необходимо в связи с выбранной им темой разговора. Гражданин рассказывал о своей жизни трем официантам, стоявшим рядом со столиком, и учил их жить.

— Да-а… Не умеют нынче люди отдыхать! Не у-ме-ют! А знаете почему? Потому что не умеют работать. А почему не умеют? Да потому что не хотят! Вот, раньше, бывало, я в таких ресторанах, почитай, каждый день бывал. Мог позволить себе! Деньги были всегда. А почему? Работал! Умел это делать и хотел! Ох, как я хотел это делать… Платили хорошо. А как иначе? Ведь — вахтовый метод. Поработал от души, устал — отдохни, поправь пошатнувшееся здоровье. Работа сдельно-премиальная: сколько бригада заработала — столько и поделили по совести и справедливости. Кто что выполнял в бригаде — за это и получал соответственно… Риск, конечно. Профессия опасная, тяжелая. На здоровье сильно влияет… Вот я, к примеру, через нее туберкулезом переболел, но разве может недуг отбить у человека стремление работать, тягу к прекрасному, к творчеству? Нет, не может! Если по-настоящему привязан к профессии, которую выбрал, — всю жизнь ей отдашь!.. Артур Сергеевич, коньячку заказать еще? Можно?.. В смысле — за рамки премиальных мы не вышли еще?.. Ну, и ладненько. Так… На чем мы остановились?

— На тяге к прекрасному, — недовольно, но терпеливо подсказал один из стоящих официантов.

— К прекрасному?.. — задумался Бахарь. — Гм… Вы, молодой человек, ничего не перепутали?

— Ты про вахтовый метод рассказывал, — напомнил Артур. — Про тот, где ночь работаешь — неделю отдыхаешь. Потом года три работаешь без выходных — полгода болеешь.

Бахарь перевернул в рот рюмку, осторожно, чтобы не спугнуть блаженства происходящего в организме процесса, понюхал корочку хлеба и снова придал себе вид профессора на кафедре.

— Вот эти руки, — он вытянул перед собой над белоснежной скатертью свои загрубевшие, потемневшие от навсегда въевшейся грязи ладони, — произведение искусства. Их создал сам господь. И на что способны эти руки — известно только ему одному…

— И мне, — вставил улыбающийся Веденеев.

— Конечно, Артур Сергеевич. — Бахарь нисколько не смутился. — Вам-то, как руководителю нашего предприятия, грех не знать о хранящемся в этих руках потенциале возможностей.

— Да уж, конечно, возможности каждого члена нашего предприятия мне хорошо известны. — Слово «члена» Артур выделил особо. — А теперь, друзья, позвольте поблагодарить вас за радушный прием и раскланяться. Завтра у Евтихия Акакиевича начинается вахта, о которой он только что вам рассказывал, поэтому ему нужно хорошенько выспаться. Точнее — проспаться. Чтобы потом года три-четыре не болеть… Принесите, пожалуйста, счет…

Когда они вышли на улицу, Бахарь спросил:

— Ты что это, начальник, меня так опустил перед халдеями? Какой я Обкакьевич? Слово-то какое-то паскудное…

— Конспирация, Бахарь, конспирация! — рассмеялся Веденеев. — Вот видишь, я сказал — Акакиевич, а ты услышал — Обкакич. А у них завтра спросят: кто сидел за столиком? Они лоб наморщат и скажут — а, засранец какой-то! — Артур расхохотался.

— Очень смешно… — огрызнулся вор. — Ох, не знаю, начальник… Не могу никак просечь, во что ты меня впрягаешь, но я уже отчетливо чувствую запах нар и кедровой делянки.

— Бахарев, я все хотел спросить у тебя, пока ты лапшу официантам вешал на уши, ты в лагерях-то кем был?

— «Мужиком», кем… Будто не знаешь!

— Я не про это. Специальность у тебя какая была? Ну, кем работал-то?

— Сучкорубом.

— Кем?!

— Сучкорубом, — повторил Бахарь, засовывая бутылку с остатками коньяка за пазуху.

— Это… ты что делал?

— Кедр спилят, повалят, а я ветви и сучки отсекаю.

— А-а… — успокоился сыщик. — Теперь понятно.

Дойдя до первого же перекрестка со светофором, мигающим в дежурном режиме, Артур остановился и отдал последние распоряжения:

— Если опоздаешь завтра — будешь сучкорубом. Сделаешь что-то не так — будешь сучкорубом. Ляпнешь своим языком лишнего — будешь сучкорубом. Сделаешь все, как надо, — моя зарплата за июль месяц будет твоей.

— Если только тебя к получке не посадят…

— Не посадят, — заверил Веденеев.

— Чё я, в натуре, делаю, а?.. — стал вслух размышлять Бахарь. — «Мусора» от «кичи» спасаю?! Это ж уму непостижимо…