— Стараюсь не вспоминать, но вспоминаю, — признался Дерек.

— В прошлый раз вы говорили, что видели в газетах фотографии моего мужа, — сказала она. — Значит, вы регулярно читаете газеты?

— Да, читаю. Тюремная жизнь смертельно скучна. Иногда мне кажется, что время здесь остановилось. Но когда читаешь прессу, убеждаешься, что жизнь не стоит на месте. Кроме того, выходя на волю, хотелось бы иметь хотя бы приблизительное представление о том, что творится в мире.

— И когда же это произойдет? Я хочу сказать, когда вас отсюда выпустят?

— По идее, меня должны освободить условно-досрочно после отбытия двух третей полученного мною срока.

— Это составляет два года. Надеюсь, они зачли срок, проведенный вами в заключении до суда?

— Зачли.

— Стало быть, вы можете выйти отсюда через восемь месяцев?

— Через семь с половиной, — уточнил Дерек.

Сабрина попыталась было представить себе, что за эти семь с половиной месяцев может произойти с ней, но у нее ничего не получилось. Она знала наверняка лишь одно: жить так, как раньше, она больше не в состоянии.

— Чем бы вам хотелось заняться после освобождения? — спросила она, невольно отметив, что его черты вновь обрели жесткость. Жесткость эта нисколько не умаляла его привлекательности, но отдаляла их друг от друга.

— Между тем, что я хочу делать, и чем мне придется заниматься в действительности большая разница, — сухо сказал он. — Мне бы хотелось вернуться к работе, которой я занимался до того, как оказался за решеткой.

— Программу «Взгляд со стороны» закрыли.

Неожиданно он улыбнулся своей обаятельной, слегка насмешливой улыбкой, от которой у него на щеках появись задорные ямочки.

— Так это же здорово, — сказал он.

Неожиданно Сабрина почувствовала себя беспомощной и слабой. Она стала как игрушка «йо-йо» на резиночке: Дерек по своему усмотрению то отталкивал ее от себя, то снова к себе подтягивал. Он совершенно ее запутал и сбил с толку, но ей было все равно: она хотела только, чтобы он почаще ей улыбался.

— Что же в этом хорошего? — удивилась она. — Если программу закрыли, значит, вам некуда возвращаться.

Дерек продолжал улыбаться.

— Но знаете ли вы, почему ее закрыли?

Его ослепительная улыбка ее не обманула.

— Я догадываюсь.

— После того, как я попал под суд, — счел нужным уточнить Дерек, — рейтинги программы стали сильно падать. Похоже, без меня у них что-то не клеилось. — Улыбка исчезла с его губ, а голос вновь обрел жесткость. — Разумеется, пока я сидел, у меня из кабинета изъяли записи интервыо и все материалы по другим сюжетам — да все без толку. Программа себя изжила. Как говорится, правосудие свершилось.

— Что вы хотите этим сказать?

Он пожал плечами.

— Приятно все-таки осознавать, что часть вылившегося на меня дерьма рикошетом угодила в кое-кого из моих коллег, которые вычеркнули меня из памяти, как только за мной захлопнулись двери тюрьмы.

— Вы, значит, человек мстительный?

Ему очень хотелось сказать: «А ты, детка, как думала?», но он промолчал. По его разумению, месть была глубоко личным, даже интимным делом, и ставить Сабрину в известность о своих планах отомстить тем людям, которые засадили его за решетку, Дерек не стал.

Хотя он молчал, Сабрина сразу заметила, как окаменели его черты, и поторопилась перевести разговор на другую тему.

— Из ваших слов я поняла, что вам снова хотелось бы стать репортером.

— Это так.

— Но в чем же проблема?

— Проблема в спросе.

Ей потребовалось не меньше минуты, чтобы понять, что он имеет в виду.

— Вы хотите сказать, что вас никто не возьмет на работу? — со скептическим видом осведомилась она. — Не верю я, чтобы такое было возможно. Во-первых, вы человек талантливый, а во-вторых, вас все знают — у вас есть имя.

— Не забывайте, что я убил человека, Сабрина.

Она и бровью не повела.

— Я знаю.

— Возможно, вас лично этот факт не слишком трогает, но чувства так называемого среднестатистического американца он затронет обязательно!

— Я всегда думала, что ваша аудитория — люди с уровнем развития выше среднего.

— Дело не в этом. Прежде чем появиться перед зрителями, мне предстоит встретиться с продюсерами и представителями администрации студии. Если они сочтут, что спонсоры не вложат ни цента в программу, которую будет вести убийца, мое дело швах.

— Но ведь вы действовали из соображений самообороны!

— Я был осужден. — При воспоминании о неправом суде им овладело сильнейшее раздражение. Если бы Дерек находился сейчас в камере, то, чтобы подавить это чувства, он стал бы до изнеможения отжиматься от пола. Но, поскольку в данный момент такой возможности у него не было, он топнул в сердцах ногой, стиснул зубы и процедил: — Присяжные признали меня, виновным — вы это понимаете или нет?

— Макгилл! — гаркнул стоявший у них за спиной охранник.

Дерек повернулся к нему и увидел, что тот большим пальцем указывает ему на дверь.

— Все в порядке, сэр, — сказал Дерек, поднимая вверх руки. — Я уже успокоился. — Когда он вновь повернулся Сабрине, она своими тонкими пальцами дотронулась до шрама у него на горле. От неожиданности Дерек едва от не отпрянул.

— Совсем свежий, — сказала она, стараясь скрывать жь в голосе. — Откуда он у вас?

Он уже не думал ни об охраннике с его угрозами, ни о суде присяжных, ни о шестнадцати месяцах, проведенных за решеткой. Все это куда-то ушло, растворилось, исчезло. Теперь весь мир сводился для него к этому легкому, как перышко, прикосновению.

— Порезался… Безопасной бритвой.

— Если вы сейчас мне скажете, что это произошло, когда вы брились…

— По правде сказать, — нехотя пробормотал Дерек, — брился совсем другой парень. — Его слова падали тяжело, будто налитые свинцом. — Потом в ванную комнату пришел еще один человек, и они подрались. Я же, что называется, попал под горячую руку…

— На дюйм левее, и вам бы перерезали сонную артерию. Почему вас не защитила охрана?

— Ну… охранники всюду поспеть не могут и, естественно многого из того, что творится в тюрьме, не видят. В любом случае, это была моя вина. Если бы я не вмешался, то…

Сабрина провела рукой по щеке, коснулась шрама под глазом.

— Господи! — только и сказала она. Ее глаза потемнели и расширились; Дерек подумал, что сейчас она пытается представить себе все те ужасы, которые ему приходилось чуть ли не каждый день лицезреть воочию.

Он не собирался рассказывать ей о мерзостях тюремной жизни, но так уж получилось, что ей удалось кое-что у него выпытать. Желая положить этому конец и сменить тему, он взял ее за руку и сказал: