брала начало река его детства.

Вот и тайник. Большая камера каким-то чудесным образом набрала воздух, стала большой и упругой. Он положил на нее куст ивняка и, оттолкнувшись от берега, поплыл.

Течение подхватило и понесло. Река причудливо петляла, и он петлял вместе с ней. Удивительный покой окружал его. Небо отражалось в воде, по берегам белыми пятнами цвела черемуха, наполняя воздух особым ароматом. Лес расступился и пропустил в свои владения. Могучие двухсотлетние ели кланялись ему, словно радуясь нежданному гостю. Разнотравье заполняло берега. Жарки, его любимые цветы, алели в солнечном свете, провожая и вновь встречая его за поворотом. Проплывали стайки уток, от неожиданности они дружно поднялись в воздух и тут же опустились в небольшой протоке. Завис в воздухе коршун, выслеживая добычу. Река становилась постепенно шире, полноводнее от впадающих ручьев, бегущих с сопок. Легкие наполнялись живительным воздухом.

От нависшего над водой куста ивы оторвался листочек. Вместе с ним в воду свалилось какое-то насекомое, скорее всего паучок. Хариус заметил на водной глади судорожное движение. Рыба вильнула хвостом, и ее мгновенно вынесло на поверхность. Вскипел бурунчик, и паука не стало. Увлеченный охотой, хариус не заметил опасности. Щука наблюдала за ним из засады. Она стремительно бросилась на добычу из своего убежища. Еще мгновение, и харюзок оказался бы в зубастой щучьей пасти, но помешал Саша. Он ударил рукой по воде, и щука ушла в черноту воды — дожидаться новой жертвы.

На реке было много завалов. Как правило, это были лиственницы в два обхвата, перегородившие реку. Но какая-то неведомая сила поднимала легкое суденышко Саши и переносила его через непроходимые места.

Вот суденышко остановилось на слиянии двух рек. И одна, и другая намыли длинный пологий мыс. Часть его заросла травой и подлеском. На высоком берегу возвышалась избушка. Ее было видно с реки издалека. Саша причалил на своей резинке на берег, по дорожке пошел наверх. Пройдя сотню метров, попал под теплый дождь. Ветер принес из-за ближайшей сопки синюю тучу и она пролилась на землю мелкими изумрудными каплями. И снова весело засияло солнце, через реку, от берега до берега, высокой дугой нарисовалась радуга. За ее красоту люди назвали ее «райской дорогой». По ярким цветам райской дороги и пошагал Саша. Вот уже внизу узкой полоской виднеется река детства, а впереди небо, усыпанное звездами. Яркие, мерцающие капли огромных, далеких миров, за пределами границ времени и пространства, приветствовали его.

И вдруг раздался мелодичный звон, как от маленьких колокольчиков. Пахнуло незнакомыми ароматами, пустыня вспыхнула буйством красок: зеленых, голубых, золотых, ослепительно-белых, ярко-красных… Может, это цвела пустыня на афганской земле? Он однажды видел это. Вдали — гладь воды, мягкое кружево листьев, бирюзовая глубина неба с солнцем, катящемся по небосводу. Был гомон птиц, плеск рыбы, крики неведомых животных.

Среди этой фантасмагории он услышал вдруг родной голос:

— Саша, сынок!

Он увидел маму.

— Мама, — закричал он и рванулся к ней, но она сразу же куда-то исчезла.

Вокруг расстилался волшебный, удивительный мир. Родная река причудливо извивалась между сопок, глубокие ямы чередовались с перекатами, на мелководье бродила редкая в этих краях пара черных журавлей. Медленно взмахивая крыльями, птицы готовились к полету.

— Мама, где ты?

— Я здесь, сынок.

За поворотом он увидел большой дом с крышей из оцинкованного железа, рядом хозяйственные пристройки. Большие окна выходили на три стороны — непосредственно на реку, в сторону истока, и вниз по течению. Она стояла у ворот! Родная и любимая!

Он подбежал к ней.

— Мама, сестра написала, что ты умерла, но мы же с тобой разговариваем, как всегда Значит — ты жива?.

— Тело мое умерло, но душа жива… Душа бессмертна.

— И я умер?

— Нет, Сашенька, тебе еще рано умирать.

* * *

Боль появилась в груди неожиданно, словно на сердце поставили горячую сковородку. Он попытался спросить маму о чем-то важном но кругом была пустота. Щеки загорелись адским огнем, он приложил свои ладони к лицу, но они были словно угли.

— Мама, мне больно, — прошептал он. — Помоги мне.

— Сейчас, сейчас… — Она подошла ближе, и Саша ощутил холод. Ему стало легче.

Она встала рядом с ним, осенила сына крестом. Крестное знаменье накладывала неспешно, губы ее шевелились, она читала про себя молитву. После этого совершила земной поклон.

Саша смотрел на родное лицо, похудевшее и осунувшееся. Голубое в белую горошинку платье подчеркивало ее простую деревенскую красоту. Он закрыл глаза. Перед ним снова возникла пустыня. Исчезли деревья, река, зеленая трава на лугах. Он проснулся, и тут же заснул снова.

Молитвенно сложив руки на груди, мама шептала какие-то слова, он не разобрал ни одного. Вдруг Саша услышал, как стучит его сердце. Перед его глазами сияло, сверкало, билось человеческое сердце. Его сердце. Он осторожно, двумя руками поймал свое сердце, прижал его к груди. И в тот же миг оно исчезло, и сразу же за этим пришла адская боль.

— Мама, помоги мне! — снова закричал он, но мамы уже не было. Как не было и удивительного мира, который он только что наблюдал. Все исчезло. Он пытался вернуться в тот мир еще раз, хоть на секунду, но неведомая сила, словно огромной кистью выкрасила все в белый цвет.

Саша открыл глаза. На него смотрели незнакомые лица. Чуть повернув голову, он понял, что лежит на белоснежной кровати, а все его тело опутано проводами, присоединенными к приборам.

— Ну вот, и слава Богу, — услышал он голос мужчины в белом халате. Повернулся к говорившему, попытался спросить, где он. Однако пересохшие губы не шевелились. Он стал облизывать их, и почувствовал корочку запекшейся крови. Увидев это, сестра помогла ему, протерла губы ваткой, смоченной в спиртовом растворе.

— Где я? — наконец внятно спросил он.

— В госпитале, — ответил мужчина.

— Где? В Афганистане?

— Дома, — засмеялся врач. — В Советском Союзе.

— В Союзе, — еле слышно повторил он. Этого, правда, никто из окружающих не услышал. Он попытался повернуться набок, но у него ничего не получилось. Он пошевелился, кровать заскрипела. В палате стоял острый запах лекарств.

— Постарайтесь поменьше шевелиться, — сказал врач. — Вам это вредно.

Около него осталась пожилая медсестра. Подоткнув одеяло и чуть поправив подушку, она ласково сказала:

— Молодец, парень. Василий Иванович сказал, что тебе сильно повезло, пуля ударилась о крестик и не попала в сердце. Крестик тебя спас. Да что там крестик! Господь Бог спас, отвел от тебя смерть.

Он смотрел на нее, ничего не понимая. Какой крестик, какая пуля. И вдруг страшная картина вновь встала перед его глазами: Роман с развороченным черепом,