Постоял у могилки матери, поклонился ей. Рассказал о себе. Сожалел, что не может остаться рядом с ней, посочувствовал сестрам. Была бы возможность, они улетели бы с ним на край света от нищеты и безысходности. Им помогать надо, он один мужчина в семье.

Попрощавшись с родными, отправился в дорогу. Решил вернуться в город, из которого ушел в армию.

Еще вчера грело солнце, от его лучей было трудно скрыться, даже в тени чувствовался зной. Саша стоял на вокзале. Конец октября, на улице слякоть, из темных туч, словно из лейки льется вода. Не моросит, а именно льется. Вокруг мрачно и серо. На асфальте лежат, словно тряпки, кучи листьев. Они черны, и только разворошив кучу, можно увидеть их яркий осенний цвет. Холодный дождь сменялся резкими порывами ветра, приносил первые снежинки. Перемешиваясь с дождевыми каплями, они делают погоду невыносимой. На улице мало людей. Редкие прохожие спешат домой: в тепло, к родным, к любимым, закутанные в непромокаемые плащи, с зонтиками над головой. Морозов еще нет, но тело у Саши продрогло. Город, о котором он часто вспоминал в Афганистане, стал совсем другим. Виновата погода, возможно, или виной всему его убогая, бесперспективная жизнь. Куда он пойдет, инвалид-афганец, кому он нужен? Такие мысли в последнее время все чаще одолевали его. В своей армейской одежде, неприспособленной к этой погоде, он решил переждать на вокзале. Присев в зале ожидания, стал смотреть телевизор. На экране про погоду тоже не забывали. Обычно синоптики успокаивают, в этот раз наоборот, нагоняли страх. Нарядно одетая дама с белозубой улыбкой и фигурой манекенщицы, величаво проводя рукой по карте, говорила о погоде.

— В ближайшие дни погода ухудшится, новый циклон с юго-запада принесет снежные массы, порывистый ветер превратит улицы городов и сел в речные потоки…

После дамы на экране появился молодой человек, немного небритый, стал успокаивать зрителей.

— Власти держат все под контролем, коммунальные службы следят за ситуацией, жизнеобеспечение будет осуществляться в полном объеме…

Глядя на молодого человека, Саша понял, что «жизнеобеспечение», о котором тот говорит, ни в коей мере к людям не относится. Чудес на свете нет, конечно, о них можно только мечтать. Вряд ли власть сможет остановить сырую хмарь, или укроет от падающей с неба воды и мокрого снега, защитит от пронизывающего ветра. Нужно беречь себя самому: чуть оплошал, и уже пошли сопли, покраснели глаза, заложило грудь так, что не продохнуть. И не старайтесь привести себя в порядок, ничего не получится. Путь один — в больницу. А там жизнеобеспечение по-другому понимается.

Саша прикрыл глаза. Чего только не придет в голову. Стоит только спрятаться солнцу, и радость улетучивается вмиг, лезут в голову безрадостные мысли.

На другой день он появился в бывшей своей конторе. Отсюда он ушел в армию, вернее, сбежал. Ничего здесь не изменилось за три года. Если не считать, что кто-то ушел на пенсию, кого-то повысили по службе. Главный инженер сменился. Он отправил Сашу в армию, а не в тюрьму, и ему не простили самоуправства. Начальник был прежний, порядки остались старые.

На прием он попал в конце рабочего дня, хотя сидел у двери с самого утра. По тому, как часто в кабинет бегал начальник отдела кадров, Саша понял — идет обсуждение его личности. Учитывая отсутствие прежнего главного инженера, он догадывался, что обсуждение явно не в его пользу.

— Ну, здравствуй, герой! — глядя почему-то в окно, — бодро проговорил начальник.

— Здравствуйте…

— Рассказывай о своих подвигах, — он быстро окинул Сашу взглядом, в котором сквозила неприязнь.

— Чего рассказывать. Служба как служба.

— Ну, не на каждой службе ордена получают.

— В Афганистане случается…

— Конечно, конечно. Мы гордимся тобой.

— Да ладно, чего там.

Тут начальник заметил, что Саша стоит.

— Чего стоишь-то, садись. Какие могут быть церемонии.

Саша присел за длинный письменный стол. Его отделяло от начальника метров пять, сидеть было неудобно, чтобы видеть говорившего, нужно было повернуться спиной к столу. При этом проситель был как на ладони, а начальник закрыт по пояс, иногда поворачиваясь в кресле в разные стороны.

— Зачем к нам-то пожаловал, Александр?

— Как зачем? Работать.

— Да-а-а… А на какую должность рассчитываешь?

— Это вам решать, Андрей Федорович.

— Пока мне нечем тебя порадовать. Даже маленькой должности у меня нет.

— Но ведь существует закон, за мной остается право на прежнюю должность.

— Право остается, а работы нет. Знаешь, как говорят: «Право-то римское, а конвой — вологодский…»

— Если должности мастера нет, можно замерщиком по рабочей сетке. Я подожду, пока что-нибудь освободится.

— Александр, насколько мне известно, у тебя инвалидность, поэтому должность мастера тебе противопоказана.

— С чего вы это взяли, где такое написано?

— Так юристы говорят.

— Когда они успели вам это сказать? Я документы никому не показывал, кроме начальника отдела кадров.

— Успели, Саша, дело-то серьезное…

Глядя на слащавую, неискреннюю улыбку начальника, Саша вдруг осознал, что здесь он никому не нужен. Неважно, что у него несколько военных наград и тяжелые ранения впридачу. Он — чужой, а здесь нужны свои.

— Так что же, Андрей Федорович, вы мне в работе отказываете?

— Ни в коем случае. Как я могу афганцу отказать? Просто работы сейчас нет. Да и кто тебя в армию гнал? — неожиданно брякнул начальник. — Умнее надо было быть. Ну, посидел бы на зоне годок, и то вряд ли, скорее всего, условно бы дали. Вы же с Анатолием Петровичем перехитрить всех решили, и вот результат. И ему у нас места не нашлось.

— У меня, как участника боевых действий, при приеме на работу имеются льготы.

— Льготы пусть предоставляют те, кто их придумал. Я тебя в Афганистан не отправлял.

— Государство отправляло.

— Ну, вот к нему и иди.

— А вы что, уже в другом государстве живете?

— Ты не умничай. Спасибо скажи, что время на тебя трачу.

— Низкий поклон вам за это.

— Давай так: как только у нас что-то появится, сразу же сообщим.

Наутро Саша был у военкома. Прежнего весельчака-подполковника перевели на повышение, новый, выслушивая Сашину просьбу о трудоустройстве, хмурился, зачем-то перебирал бумаги на столе, долго молчал, потом признался:

— Я не знаю, что делать. Ты не первый, кого не берут на старую работу, как будто в Афганистане людей черной краской вымазали. Твой начальник — сволочь известная. Но у него высокие покровители, сам понимаешь…

— Помогите хоть с общежитием, две ночи на вокзале сплю.

— С общежитием помогу. А насчет работы — дай мне хоть недельку. Что-нибудь придумаем, мир не без добрых людей.