Возможно, я невзлюбила тот дом именно из-за запаха. Больница есть больница, какой бы красивой она ни была, сколько бы ни улыбались медсестры; стоит почуять этот запах, и понимаешь, что это место — пограничная зона между жизнью и смертью. Вот что я чувствовала в том доме. Там всегда нужно было быть начеку, следить за собой, вести себя подобающе. Вот почему я так стремилась как можно скорее покинуть то место.

Конечно, это только мое мнение. Пожалуйста, не делайте неправильные выводы. Тот дом принадлежал давно уважаемой в обществе семье благотворителей, он прямо притягивал детей и молодых людей.

Говорят, во времена эпидемии холеры вся семья добровольно без сна и отдыха выхаживала огромное количество заболевших, пришедших за помощью. Это случилось еще до войны, но, помню, ребенком я часто слышала, как многие вспоминали об этом с благодарностью. Не знаю, как объяснить, но все считали тот дом особенным.

Например, вот еще что. Сейчас я называю его «дом Аосава» разве что для удобства, на самом деле никто его так не называл. Я даже довольно долго не знала, что в нем живет семья по фамилии Аосава. Все звали тот дом «Круглыми окнами». «Хозяин “Круглых окон”», или «в “Круглых окнах”» — так говорили все.

«Круглые окна». Там и в правду были окна круглой формы.

Каменный дом с тремя круглыми окнами, делавшими его похожим на старомодную субмарину с картинки, был действительно впечатляющим. Кажется, архитектор, создавший проект, был немцем. Первый хозяин дома, изучавший медицину в Европе, познакомился с ним в Германии. Но строили дом японские умельцы, украсившие окна голубой плиткой, поэтому дом одновременно выглядит и европейским, и японским. Возможно, дело в японской технике или сине-зеленом матовом стекле глухих окон.

Я мельком видела дом изнутри и заметила, что три окна относились к трем разным небольшим комнатам, каждая не больше половины татами. В центральной располагалась мойка с глубокой раковиной; в нее легко можно было поставить ведро, чтобы набрать воды. Комнаты по обе стороны скрывались за деревянными дверями. В комнате справа был телефон, а слева — ничего, кроме одной полки на стене. Когда я заглянула туда, на полке сиротливо стояла цветочная ваза. Я решила, что это странно, и спросила у мамы, но та сказала лишь, что это комната хозяйки.

Мне так никто и не объяснил, но я знаю, что там хозяйка дома молилась. Не знаю, было ли так задумано с самого начала, но комната и вправду походила на те крошечные, размером с телефонную будку, комнатки, в которых священники в кино слушали исповеди людей, не видя их лиц. Вот на что она была похожа.

Эти окна, подсвеченные изнутри, всегда были хорошо видны издалека.

Зимой на обратном пути из школы мы часто дурачились с друзьями. Спорили, сколько окон будет гореть, когда мы пройдем мимо. В пасмурные снежные дни обычно быстро темнело, потому дом был похож на корабль, плывущий по белому морю из снега.

Все знали тот дом. Он стал центром жизни нашего района.

Да, в конечном счете, Хисако и Нозому были принцессой и принцем дома Аосава.

Стройные, с белой кожей и изящными чертами лица, они всюду выделялись. Можно сказать, стоило им появиться, как все взгляды были прикованы к ним; ты еще не успел ничего осознать, а глаза уже сами начинали следовать за ними. Они были похожи на иллюстрацию к сказке. Даже слишком идеальные. Глядя на них, я всегда думала, что они не могут быть из того же мира, где живу я.

Таинственная парочка.

Я встречала других наследниц и наследников уважаемых семейств, но эти двое были просто за гранью понимания обычных людей, вроде меня. Богатые наследники обычно эгоистичны и наивны или, наоборот, слишком правильные, или бунтари. Действительно, кто еще может вырасти из ребенка, избалованного и окруженного обожанием? Такие дети обычно изолированы от мира проблем, потому их легко раскусить. Но дети Аосава…

Не знаю, как это объяснить. Но, казалось, у них совсем не было изъянов. Красивые и сдержанные, умные и приветливые, с прекрасными манерами, они никогда не шалили. Никто никогда не слышал от них ни одного дурного слова или жалобы.

Могу представить, как это ужасно, когда все вокруг тобой восхищаются и берут с тебя пример.

Тяжело всегда и везде быть звездой. Постоянно быть в центре внимания. Стоит хоть немного оступиться, как на тебя обрушится шквал критики, и ты будешь свергнут с пьедестала. Звезды шоу-бизнеса хоть могут уйти на покой, а как быть тем, кто рожден в семье, целые поколения которой несли этот груз ответственности? Они не могут отказаться, пока живы, так ведь?

Было в них что-то такое, такое ощущение, будто они давно сдались. Отказались сопротивляться своему положению в обществе. Может, я преувеличиваю, но, казалось, эти двое отрешились от своего мира. Можно сказать, отчаялись. Мне казалось, что именно из-за этого отчаяния они и были такими безупречными.

Особенно Хисако.

Я ничего не могу рассказать вам о дне убийств. По правде говоря, я знаю не больше, чем было написано в газетах.

Мне даже в голову не приходило напрямую спросить о случившемся у мамы. Если б она хотела мне что-то рассказать, я бы непременно ее выслушала, но не хотела поднимать эту тему, на случай если она мечтала скорее обо всем забыть. В результате я ничего не слышала от нее о том дне.

Детективы, приходившие, чтобы допросить ее, казались приятными людьми. Их было двое — мужчина около пятидесяти и полная женщина-полицейский. Мужчина совсем не был похож на детектива, скорее на школьного учителя — немного простоватый на первый взгляд, но очень вежливый и добрый.

У него были ловкие руки. Как-то я застала его в коридоре больницы; он складывал из оригами журавлика. Я не смогла скрыть удивления, и детектив грустно улыбнулся. Он рассказал мне, что когда-то был злостным курильщиком, и врач посоветовал ему бросить. С тех пор каждый раз, когда ему хотелось закурить, он начинал складывать журавлика из бумаги. Так это и стало своего рода привычкой — складывать журавлика, если надо подумать. Кажется, ему было даже немного стыдно.

Я тогда и не знала, что раньше существовало множество разных техник оригами, разных видов журавликов и даже гирлянды рэнзуру[45] из них. Оказалось, что в период Эдо один монах из региона Исэ даже выпустил книгу, где впервые описал эту технику[46]. Детектив прямо у меня на глазах сложил несколько журавликов из той книги. Большого журавлика с еще одним поменьше на хвосте; несколько журавликов, связанных крыльями в гирлянду; двух журавликов, соединенных брюшками, будто они — отражения друг друга. Он делал надрезы малюсенькими ножницами и аккуратно складывал бумагу — это было похоже на магию. Еще у всех были интересные названия. Тогда я, конечно, еще не успела оправиться после родов и выглядела ужасно: стоило мне выйти в больничный коридор, медсестры расспрашивали меня, как пациента. Детектив был со мной очень добр. Точно, я помню только, как назывались те журавлики-оригами, что словно отражались друг в друге. Кажется, «юме-но-кайой-дзи» — «Путь сквозь сновидения». Красиво, правда?