В тот день одна из помощниц чуть не упала, наступив на что-то, пока несла на кухню доставленные мужчиной напитки.

Мама перепугалась и, поискав, заметила на полу красную игрушечную машинку.

Младший ребенок не любил пачкать игрушки, потому играл со своей большой коллекцией машинок в доме, даже хранил их в специальном чехле. Эта же игрушка была покрыта грязью, успевшей высохнуть на солнце. Должно быть, она долго лежала на улице, пока кто-то — возможно, младшенький, не занес ее в дом. Мама задумалась, чья же это игрушка и как она оказалась на проходе. Сейчас это уже неважно.

Мама грустно заметила:

— Лучше б она все-таки упала. Тогда меньше людей выпили бы отравленные саке и сок.

Почему я вспомнила об этом сейчас?

Неужели кто-то в доме знал, что должно было случиться?

Не знаю, был ли этот кто-то замешан и что именно знал. Но, можно подумать, кому-то было известно, что напитки отравлены, и этот кто-то пытался не дать людям их выпить. Что может произойти из-за одной маленькой игрушки? Разве кто-то оставит машинку посреди коридора во время праздника, когда по нему снуют туда-сюда люди с большими подносами? Если кто-то наступит на нее, идя по коридору, это может быть опасно.

Но это всего лишь моя догадка.

В последнее время у меня возникает много идей.

Как будто мама оставила мне какую-то задачку, в моем-то возрасте… Как же мне быть?

Теперь я часто вижу один и тот же сон прямо перед пробуждением. В нем я иду по поверхности белого озера, прямо по воде, как ниндзя. Я знаю, что где-то впереди меня должна ждать мама. Передо мной расстилается путь сквозь сновидения, и во сне я знаю, что обязательно встречу ее.

Я настойчиво продолжаю идти по поверхности воды. Меня окружает сгущающийся туман, но я уверена, что мама ждет меня где-то впереди.

Я спешу. Посмотрев вниз, вижу в отражении себя, идущую по поверхности озера. Подо мной еще одна я, перевернутая вниз головой.

Я всматриваюсь в свое лицо.

Присмотревшись, понимаю, что это не я.

Это Хисако.

Прямо подо мной Хисако, перевернутая вниз головой.

Я кричу. Бросаюсь бежать, отчаянно пытаясь оторваться от нее.

Но Хисако у меня под ногами так же отчаянно бежит. Как бы быстро я ни бежала, она следует за мной с той же скоростью.

Я так напугана…

Я бегу, и бегу, и бегу. Чувствую, что сердце выскочит из груди, если я продолжу бежать.

И тогда я просыпаюсь.

Мама ходила на кладбище к Аосава каждый год, в годовщину убийств. Она всегда посещала его одна, не звала никого из нас с собой.

После того, как ее не стало, мы тоже не ходили.

Но в этом году я хочу пойти туда вместо мамы. Как и она, в годовщину убийств.

Мама хотела, чтобы часть ее праха была развеяна над морем, ведь она росла рядом с побережьем. Она рассказывала, что начальная школа тоже была построена через дорогу от берега, поэтому мама всегда слышала шум волн. Я сохранила немного праха, чтобы сделать, как она просила, но до сих пор не смогла решиться; он так и остался дома.

Но в этом году я схожу на могилу к Аосава, а затем отправлюсь на пляж у ее начальной школы и развею прах. И наконец с самого начала прочту эту книгу.

Возможно, это поможет мне понять…

В этом году жаркое лето, да?

То лето было таким же.

Думаю, конец лета будет подходящим моментом, чтобы наконец развеять мамин прах.

В последнее время, глядя на море, я не могу отделаться от странной мысли.

Я вижу одинокие качели, висящие в небе над горизонтом. Откуда они свисают, не видно. Должно быть, они начинаются в высоких облаках, подобно лучам солнца.

Они медленно раскачиваются над поверхностью воды.

Конечно же, она на этих качелях.

Прямо как в тот самый день.

Она раскачивает их с улыбкой настолько сияющей, будто прибыла из другого мира.

Щурясь, я пристально слежу за ее фигуркой, качающейся над горизонтом.

Никто больше ее не видит. Только я.

Совсем как тогда.

Когда же это было?

День, когда, возвращаясь домой, я увидела девочку, лучезарно улыбающуюся на качелях. День, когда самоубийство преступника положило конец расследованию и несколько сотен людей собрались на поминальную службу по жертвам убийств в доме Аосава.

Он выбрал эту профессию из-за муравьев.

Муравьи кишели вокруг растаявшего фиолетового мороженого из бобов адзуки[49], которое кто-то уронил в канавку на обочине дороги. Увидев эту картину, он сразу же осознал свое место в жизни.

Он был серьезным ребенком с хорошими оценками в школе, и мать наверняка видела его банковским работником или сотрудником торговой фирмы — кем-то с ежемесячным фиксированным окладом. Ведь ей самой приходилось несладко — растить четверых детей, особенно не рассчитывая на доход супруга, занимавшегося изготовлением традиционных японских гребней и украшений для причесок. Будучи старшим сыном[50], он стал надеждой своей семьи; родители пошли на большие жертвы, чтобы дать ему приличное образование. Он действительно желал сполна отплатить им за поддержку, считая дни до момента, когда наконец сможет повзрослеть, стать независимым и помогать семье финансово.

Весной перед выпускным классом старшей школы он решил обсудить свои перспективы с разными людьми.

Конечно, первым вариантом стала профессия офисного сотрудника, о которой так мечтали его родители.

Однако, стоило ему прийти на экскурсию в средних размеров торговую фирму, где с радостью работал его знакомый, как он ощутил себя не в своей тарелке.

Сперва он не понял, что именно его смутило. Он увидел именно то, что представлял, думая о фирме, — большой красивый офис. Бодро отвечающие на телефонные звонки мужчины, сотрудницы в ослепительно-белых блузках. Живость и ум обещали ему светлое будущее.